Проверка на разумность
Шрифт:
Улететь? Алана грустно усмехнулась, но она не летун, а ползун, так распорядилась природа. Ее удел ковылять на лапах, а вечерами плакать от усталости и боли. Из всех вариантов это самый безнадежный, но, возможно, самый лучший. В конце концов, она птаха, а значит, сможет немного пролететь, прежде чем упадет.
В ее роду старики-летуны заканчивали жизнь именно так: поднимались на высокий утес, бросались вниз на слабых крыльях и разбивались об камни. Тех, кто не мог идти, приносили на уступ дети и помогали спрыгнуть вниз. Обычно они провожали своих старых родителей
Птаха вздохнула и полезла на вершину дерева. У нее все еще оставался один небольшой шанс, о котором она подумала только сейчас. У летунов неплохое зрение, поэтому даже сейчас, когда стемнело, она видела все вокруг хоть и не очень хорошо.
Если ей удастся залезть на вершину, и спланировать, поймав потоки теплого воздуха, которые ночью поднимаются от разогретой за день земли, то она сможет улететь на приличное расстояние, а стриги не погонятся за ней. Если улетит далеко, то просто не решатся. Хищников здесь хватает, кто-то может и их посчитать лакомой пищей.
Если птаха погибнет то так, как погибали ее предки — в полете, ощущая бьющий в лицо прохладный ветер, чувствуя крылья и глубокое ночное небо. Алана полезла вверх. Подниматься было непросто, местами сучья так переплелись, что она не могла между ними протиснуться, тогда приходилось отступать к краю веток — туда, где они прогибались под ее весом, и подниматься там, каждое мгновение рискуя сорваться и упасть вниз на потеху голодной стаи.
Чем выше она поднималась, тем тоньше становились сучья, наконец, она с трудом залезла на ветку, которая едва могла ее выдержать, и с тоской посмотрела в темное небо с блестящей россыпью звезд. Яркие точки складывались в незнакомый рисунок, чужой и далекий.
Конечно, иначе и быть не должно, ее дом находится так далеко, что родное светило не увидишь даже как маленькую сверкающую точку.
Если она умрет, душе придется нелегко искать родную планету, на которой суровые предки встретят ее, как подобает воина.
Алана прощелкала древнюю формулу летуна, собирающегося отправиться к звездам:
— Мои крылья поднимут меня вверх. Глаза увидят ночь. Звезды примут меня, как приняли тех, кто ушел раньше. Когда-нибудь мы все встретимся в одном месте, и это станет концом мира. Пусть память обо мне развеет ветер!!!
Она расправила крылья, оттолкнулась и прыгнула вниз, надеясь, что смерть будет легкой. Но эта ночь не ждала ее смерти — случилось чудо, и ветерок дал ей опору в падении. Поднять он ее не мог, но не давал упасть камнем, а понемногу уносил ее в темную степь.
Птаха отлетела довольно далеко от дерева, прежде чем почувствовала, как снизу поднимается поток теплого воздуха. Алана развернулась, чтобы войти в него, у нее получилось, и скоро дерево, с которого спрыгнула, превратилось в низкий чахлый кустик далеко внизу.
Выше она уже не могла подняться, но это уже было ни к чему, просто планируя, Алана могла улететь далеко от опасной стаи.
Внутри у нее пело, сердце колотилось, а голову наполняла
Это было прекрасно! Жаль только, что земля приближалась, и скоро ей снова придется ползти по грязной сырой земле, раздвигая крыльями траву. Но даже за этот миг полета она была благодарна Криту, который дал ей почувствовать небо, хоть и был ее настоящим врагом.
Земля встретила запахом чужих трав и маленького животного, которое, испугано вереща, попыталось убежать от нее. Алана была очень голодна, поэтому не стала сдержать свой охотничий инстинкт, несколько раз взмахнув крыльями, нагнала зверька и вцепилась когтями в маленькое теплое тельце, ломая позвоночник.
Оборвав тонкий визг ударом клюва, она стала клевать сочное мясо, настороженно глядя по сторонам и вслушиваясь в тревожные шорохи, доносящиеся со всех сторон.
Еда стала чудесным дополнением к тому, что она испытала этой ночью. Вкус свежей горячей крови пьянил не меньше полета, и она съела зверька полностью, включая шкурку, и все равно не почувствовала сытость. Правильно говорили летуны: после полета всегда хочется есть.
Птаха с сожалением отбросила окровавленные кости и поползла к ближайшему оврагу, где росли густые кусты, чтобы спрятаться там.
Алана заползла в середину — туда, где ветки были покрыты длинными острыми шипами, улеглась у корней, закрыла глаза, моля бога о том, чтобы никто не напал на нее, пока она спит.
Заснула она не сразу, ей снились плохие сны, в памяти от которых осталось лишь чувство дикого страха.
Она проснулась с бешено бьющимся сердцем. Ночь уходила. Чернота сменилась серостью. В воздухе пахло влагой, трава покрывалась росой. Легкую дымку тумана в овраге рвал ветер, пробравшийся сюда по узкой расселине. Было тихо. Где-то рядом струилась вода. Шелестели листья, а где-то вдалеке кричал от боли раненый зверь.
Алана выползла из-под куста и вдруг заметила, что ветки сгибаются под тяжестью ярких желтых плодов. Она клюнула и сглотнула тугую терпкую мякоть. Вкус ей понравился, и тогда птаха стала жадно есть. Длинные шипы ей не мешали, клюв был достаточной длины, чтобы можно было легко достать любой плод.
За полклика она съела половину ягод с куста и отправилась запить пряную горечь, оставшуюся во рту. Маленький ручеек нашелся рядом, он выходил из стенки оврага и бежал по дну, постепенно исчезая, впитавшись в сырую землю.
Она напилась и даже искупалась в небольшой, но довольно глубокой, лужице. После короткого, не очень крепкого сна она чувствовала себя разбитой — болели мышцы не только лап, но и те, что держали крылья в полете. Алана устала, и ей хотелось домой: выкупаться в чистой дождевой воде и поспать в безопасности под защитой отца и матери.
Но, увы, родной дом находился так далеко, что вернуться туда, она вероятнее всего не сможет никогда. К тому же ее звездолет уничтожен и выброшен в космос как груда лома, а она сама находится на чужой планете, пытаясь доказать свою разумность.