Провинциалы. Книга 3. Гамлетовский вопрос
Шрифт:
– Но я сегодня с утра созвонился с краем, – он кивнул на белый телефон, стоящий на столе особняком. – Договорился, что на важные события отправлять тебя будут, – окинул Сашку отвлеченным взглядом человека, обремененного бесчисленными заботами. – С таким вот условием отпускаю… – и вдруг спросил: – Ставинский так сможет писать?
Сашка сразу не нашелся, что ответить. Потом невнятно буркнул:
– Научится… Со временем… – И под ничего не выражающим взглядом торопливо добавил: – Я помогать буду…
Но, похоже, ответ был вовсе не обязателен…
Первый секретарь был почти
Основной его функцией было взаимодействие с вышестоящими товарищами, торжественное открытие комсомольских мероприятий, текущими же делами руководил более дотошный и хорошо знающий, чем кто в аппарате занят, второй секретарь. Но, в общем, первый был неплохим мужиком, может, поэтому Сашка и поторопился взять на себя обязательство помочь Ставинскому. А может, потому, что переход в штат редакции все еще казался ему не очень близким…
Но вопрос перевода был решен раньше, чем он ожидал, в солнечный день в середине августа, когда он приехал в краевой центр на совещание молодых писателей.
С утра он отсидел на его заседании, с затаенной радостью выслушал мнение руководителя семинара, местного прозаика и драматурга, рекомендовавшего его повесть к публикации в краевом альманахе (с грустью вспомнил о рукописи, затерявшейся на полках красноярского издательства), потолкался «с молодыми и талантливыми», так же, как и они, восторженно внимая благожелательно доступным литературным мэтрам, потом зашел в редакцию.
И в коридоре столкнулся с праздно, как ему показалось, прогуливающимся новым редактором Заворотным. (Потом ему объяснили, что это был традиционный профилактический обход редактором кабинетов перед последним рабочим часом.)
– Как кстати… На ловца и зверь… – растянул тот в полуулыбке полные губы. – Пойдем ко мне, поговорим, – и неторопливо, вперевалку направился к кабинету.
Увидев их, Олечка тут же вышла из-за своего стола.
Вопросительно заглянула в глаза редактору, всем видом выражая полную преданность и готовность исполнить любое приказание, удивляя Жовнера происшедшей с ней метаморфозой. Произнесла с приторно-услужливой интонацией:
– Вам чего-нибудь нужно, Анатолий Игнатьевич?
– Я позову. Не отлучайся никуда, – буркнул тот и прошел в прохладный после уличной жары кабинет.
– Удачно, что появился, звонить не придется… – Заворотный выдержал паузу, окидывая Жовнера изучающим взглядом небольших, но острых глаз. – Решил вопрос по квартире?
– Нет, не решил.
– Почему?
– А он не решается, – сказал Сашка, удивляясь, что редактор об этом спрашивает. Он же обещал посодействовать, значит, должен быть в курсе. – В обкоме меня своим не считают…
Тот насупился, пожевал губами, словно пробуя на вкус то, что собирался сказать.
– Не хотят давать… Тогда будешь у нас ждать. В течение года обещали всех осчастливить. И нечего прохлаждаться, отрывайся от жены. Со следующей недели приступай к обязанностям заведующего отделом писем, а то начальство уже интересуется, почему вакансию не закрываю…
– Приезжать? – зачем-то уточнил Жовнер.
– Само собой.
– Увольняться?
– Переводом. Все согласовано.
– Тогда через неделю, в понедельник, – уточнил Сашка. – Не начинать же среди недели…
– Но ни днем позже…
…Все действительно было согласовано, перевод оформили без волокиты. Единственной неожиданностью стала просьба первого секретаря обкома комсомола, чтобы он хотя бы до конца года, уже на общественных началах и в свободное от основной работы время, возглавлял литературное объединение.
– Это просьба наших писателей и отдела, – пояснил тот. – Ставинского мы на ставку оформим, крайком его рекомендует, писать в газету он будет, а вот опыта руководства молодыми писателями у него нет… К тому же он литературных произведений не пишет, а тебя обсуждали на семинаре, одобрили? – вопросительно посмотрел.
– Повесть рекомендовали в альманах.
– Тем более… В конце года мы поощрим…
– Я и без поощрений. Но только до конца года, – сказал Жовнер…
…Елена к новым переменам отнеслась с пониманием. Ей Ставрополь понравился, пару раз Сашка брал ее с собой походить по магазинам. Но разлука не нравилась, и она настраивала Сашку, чтобы тот подыскал квартиру для всех. Он пообещал, хотя выразил надежду получить в течение года от редакции собственную.
Ночь перед отъездом, уложив дочь в другой комнате, они провели за любовью и разговорами, заснув уже под утро, и почти сразу же были подняты будильником, поэтому досыпал Сашка в автобусе, а ровно в девять он входил в приемную редактора.
Заворотный задерживался.
Олечка, носившая теперь блузки с менее откровенным вырезом (учла замечание шефа), сообщила, что тот в крайкоме, и Сашка зашел к ответственному секретарю.
Теперь Кантаров сидел за массивным столом, занимавшим почти половину кабинета, по-хозяйски развалившись в новом большом кожаном кресле. На столе в беспорядке высились стопки машинописных материалов, лежали газетные полосы предыдущего номера, исчерканные телетайпные ленты, а сам Кантаров являл собой олицетворенную озабоченность и не скрываемую начальственность.
– Отдел принимаешь запущенный, – показал он свою объективную осведомленность. – Придется попахать по-настоящему. Но сразу предупреждаю, чтобы обид не было, снисхождения от меня не жди.
Жовнер удивленно взглянул на него.
Большое тело Кантарова подалось в его сторону, нависло над столом.
– А то тут некоторые посчитали, что могут эксплуатировать личные отношения. Кое-кто на связи понадеялся… А для меня все равны и все должны работать, а не просиживать штаны и трусики… Я делаю газету – и сделаю ее. И всех, кто будет мне мешать, раздавлю, – откинувшись, с иронией, за которой слышалась нешуточная угроза, добавил: – Сам понимаешь, комплекция позволяет…