Провинциалы. Книга 4. Неестественный отбор
Шрифт:
Положил рукопись Глебу на стол.
– Закончил? – уточнил тот.
Черников кивнул.
Пабловский начал просматривать рукопись по диагонали, к подобному скорочтению Черников привыкнуть не мог (никакого удовольствия), хотя иногда и сам прибегал к этому методу, читая нечто неинтересное, но обязательное. Но свою рукопись он неинтересной не считал и поэтому, чтобы не раздражаться, отвернулся, стал разглядывать недавно появившийся над столом Глеба портрет Ельцина.
Когда вновь взглянул на Глеба, тот уже сидел в кресле, держа листы перед
Оставшуюся часть рукописи тот пробежал столь же стремительно. Потом вызвал помощника, молчаливого, подтянутого, с явной строевой выправкой. Это был единственный сотрудник управления, с кем за это время Черников так и не сошелся, то ли по причине постоянной занятости того, или потому, что оба не хотели этого: Черников – потому что уж слишком тот своей неприметной вездесущностью напоминал его недавних сторожей, а у помощника были, видимо, свои причины…
– Пусть наши специалисты определят, куда и как это разместить, – приказал Пабловский.
Тот молча кивнул и вышел.
Глеб развернулся в кресле к Черникову, доверительно сообщил:
– В течение недели опубликуем. – Довольно потер ладони. – Не будешь возражать, Борис Иванович, что без твоей подписи пойдет?..
Хороший удар коммунистам… Как передовица в «Правде»… Премиальные выпишу, само собой, серьезный труд…
– У меня зарплата министерская, – буркнул тот, не совсем понимая, где будет опубликован его труд и почему обязательно без подписи. – Да и ту тратить некуда…
– Это верно… – посерьезнел Пабловский. – Довели коммунисты страну до ручки… Но ничего, исправим и это… А пока копи, на мебель, жену… – И опять сменил тон: – Жениться собираешься, Борис Иванович? Вот квартиру получишь – и можно будет молоденькую…
– Пока получу, не до молоденьких будет.
– Скоро, Борис Иванович, скоро получишь… – пообещал тот.
– Однако ты всемогущий…
– Пока могу, – скромно подтвердил тот. – Пока папа благоволит. – Бросил взгляд на портрет и продолжил: – А теперь надо нам собрать компромат на центральный комитет партии. Пришла пора прикрыть эту лавочку. Доступ кое к каким документам мы тебе обеспечим…
– Я уже все, что хотел, им предъявил, – перебил его Черников.
– За столько лет в лагерях?.. За десятилетия притеснений?.. – искренне удивился Пабловский. – Я ведь помню, когда мы познакомились, ты уже у них под колпаком был… Сам говорил, что вся страна – лагерь…
– Твое управление напоминает мне службу Геббельса, – вдруг брякнул Черников только что пришедшее в голову. – Ты извини, Глеб, но то, что я делал эти месяцы, мне нравилось. Этой рукописью я отдал долг своим единомышленникам. И тем, кто жив, и кого уже нет на этом свете. И я сказал все, что хотел. Собирать же дерьмо по чьему бы то ни было заказу я не буду…
– А если это дерьмо…
– Каким бы оно ни было, – не дал ему договорить Черников, – это не моя профессия. И у меня уже не так много лет осталось впереди, чтобы тратить время на то, что не нравится… И еще, Глеб, ты извини, но под тем, что я делаю, я всегда ставлю свою фамилию. Прятаться я не привык.
– Ах, ты об этом… – Пабловский явно был огорошен. – Хорошо, я дам команду, пойдет под твоей подписью. – Примирительно добавил: – Ладно, найдем другого на эту работу. К сожалению, ее тоже надо делать… А тебе я подберу то, что тебя заинтересует.
– Не стоит… Если я тебе больше не нужен, так и скажи, не обижусь, разучился… Вернее, обучили…
– Видишь ли, Борис Иванович, время – динамичная категория, мы многому сейчас учимся у наших коллег за рубежом, осваиваем политтехнологии, без которых эффективно управлять массами невозможно… – начал Пабловский.
Черников не дал закончить.
– Я бы с удовольствием выпускал какой-нибудь журнал… Или газету… Нет такого в ваших планах?
– Пока нет, – неуверенно отозвался тот. – Может, в других службах, в министерстве печати… А ты серьезно хочешь выпускать газету?
– Вполне. Сосватай главным редактором на приличное издание…
– Так это ты всерьез?.. Давай я лучше тебя начальником отдела поставлю, будешь нашими мозгами руководить.
– Поздно уже переучиваться. Да и руководить не люблю… А тем более под начальством ходить… Так что на полном серьезе моя просьба… А теперь бы мне на пару недель куда-нибудь в глушь…
Пабловский окинул Черникова непонимающим взглядом, но ничего уточнять не стал. Спросил:
– Подмосковье устроит?
– Вполне…
– Ладно. – Он помолчал и после паузы добавил: – Что-нибудь придумаем…
Досиживать рабочий день Черников не стал, пошел бродить по Москве. И в этот раз показалась она ему еще более суетливой и отстраненной, чем прежде, примечательной очередями у газетных киосков, винных отделов, магазинных полупустых прилавков. И в этом человеческом вихре, живущем по своим законам, он вдруг ощутил одиночество.
Нашел не оборванный, работающий таксофон, набрал номер Галины.
Тот молчал.
Постоял в нерешительности, стараясь вспомнить ее рабочий номер (которого, впрочем, и не знал), потом вернулся в управление.
В кабинете под взглядами сослуживцев очистил ящики своего стола и, сложив личные вещи в старый коричневый портфель, который позаимствовал у коллеги, охотно избавившегося от надоевшей и уже ненужной, но все же чем-то дорогой вещи, зашел к Пабловскому.
Тот поднял глаза от объемистой папки, мимоходом прикрыл ее лежащей на краю стола газетой, словно не замечая постной физиономии Черникова, бодро отрапортовал:
– С завтрашнего дня ждет тебя, Борис Иванович, переделкинская творческая атмосфера. – Подождал проявления радости, но Черников лишь поджал губы. – А также коллеги по перу… – Не так бодро, но все же выговорил заготовленное: – Есть там, с кем вечера коротать?