Провинция Кранц
Шрифт:
Альфред Адлер считал власть инструментом подавления чьей-то воли, способом явной компенсации детского чувства неполноценности. Чем сильнее давление на ребенка в детстве, тем отчетливее мотивация подростка преодолеть свои комплексы на пороге взросления. Именно в это время психика запускает механизм сверх компенсации, который выражается в навязчивой потребности иметь превосходство над другими.
Мне сразу вспоминаются хулиганы школьной поры, готовые в любой момент применить силу, делая это просто так, ради самой силы, что-то в духе «я дерусь, потому-что,
Хулиганы почти купались в лучах всеобщей славы, но после школы, все кардинально изменилось. Обучение требовало постоянных знаний, и на основании последних результатов, юноши и девушки стали поступать в ВУЗы, техникумы, приобретать профессии, которые должны были помочь им жить в будущем. Это нормальная практика, движения новых поколений вперед, так устроена жизнь. Наша провинциальная школа была одна единственная на весь городок, она располагалась в старом немецком здании, построенном из красного кирпича. Внутри сохранилась напольная плитка былых времен, фонтанчики для питьевой воды, рельефная лепнина на стенах коридора. Кабинет директора школы находился на третьем этаже, в полном уединении, и провинившиеся ученики поднимались наверх, как на Голгофу.
Последний звонок звучал и для хулиганов. Они были, по большому счету, простыми, нормальными ребятами, пытающимися самоутвердится в мире за счет других, властвуя над ребятами по грубым физическим правилам. Причиной подобного поведения могли быть скрытые от постороннего взгляда семейные проблемы, пробелы в воспитании, особенности эмоционального развития, влияние улицы. Учеба у этих ребят «хромала», знания отставали, и результат школьного аттестата был не так хорош, как того хотелось. Будущее становилось призрачным, но самое главное, исчезала та власть, которую они имели над своими товарищами, в период учебы в средней школе. Вообще, вся эта иерархия оказалась настолько шаткой, что рассыпалась в прах, вместе со звоном колокольчика последнего звонка. Эти ребята оказались не готовыми к иной жизни, вся их неуверенность в себе проявилась и вышла наружу. Они стали пить, хулиганить, воровать, то есть делать то, что умели делать лучше всего, проявлять силу, но это был уже признак слабости. Затем тюрьма, пьянство, несчастливая судьба вчерашних мальчиков, мечтающих покорить этот мир. Некоторые из них сумели одуматься, но упущенное время бесконечно довлело над хулиганами, словно издеваясь на этой юношеской опрометчивостью. Их власть
В провинции Кранц, как принято в государстве, имеются свои руководящие структуры, отвечающие за порядок и развитие приморского города и его окрестности. В Советское время таким органом была Коммунистическая партия, делегирующая своих членов в городской совет. Эта власть декларировала свои ценности, являющиеся государство образующими, и их работа пришлась на мое счастливое детство. В устройстве государства я ничего не смыслил, занимаясь своими, важными делами. То время запомнилось мне внешней тишиной и покоем. Я упорно рос, совмещая учебу со спортом, прогулками на свежем воздухе, купанием в море, чтением книг. А в это время, мама боролась с винным киоском, расположенным возле стен нашего дома. Темные личности, которых в то время не особо привечали в обществе, покупало дешевое вино, и распивали его в тиши закутка нашего двора. Здесь собирались компании, разливался по стаканам портвейн, велись душевные разговоры, завязывались драки, и все это действо мы с мамой созерцали сквозь проем нашего окна. Двор был проходной, страждущие выпивали алкоголь, бросали пустые бутылки, выкуренные сигареты, оправлялись по нужде и уходили прочь. В пылу борьбы, мама написала письмо в областной комитет партии, надеясь на положительный ответ. Ее как нормальную женщину, волновало будущее своего сына, она хотела оградить меня от созерцания грубых человеческих пороков, но ответа не последовало. Следующее письмо было написано лично на имя Леонида Ильича Брежнева. Это могло слыть ей за дерзость, несоблюдение некой субординации, но чего не сделает русская женщина, ради правды. И ей ответили, переслали письмо в обком, затем райком, пошло движение властных институтов, завершившихся появлением на пороге нашего дома второго секретаря райкома партии. Это был мужчина средних лет, в цивильном костюме, и в шляпе. Черт лица его я не помню, но общее впечатление от присутствия представителя власти в коридоре нашей квартиры, создавало в моей душе некоторое внутреннее волнение. Особую загадочность придавала этому бюрократу звание «второй секретарь». Казалось, он мог делать работу, скрытую от постороннего взгляда, что-то вроде, тайного советника канцелярии, человека ведающего тем, что пропускает мимо себя первый секретарь. «А что, если еще есть и третий?», подумалось мне. Мама трактовала приход в дом советского чиновника, как акт победы над злом, и уже, мысленно, видела большой замок на дверях винной лавки, и как следствие, скорому прекращению дворовой вакханалии, но что-то пошло не так. Местные власти не нашли в наличии винного киоска возле жилого дома, каких-либо нарушений. Вино здесь продавалось не регулярно, а по мере поступления товара, от случая к случаю. Вот пролетела осень, где золотая листва кружилась над головами местных алкоголиков, хлещущих портвейн под самым нашим окном, а затем наступили холода, летний киоск закрыли до следующего сезона, а весной уже продавали овощи. Мама была счастлива.
Конец ознакомительного фрагмента.