Проводник
Шрифт:
— Что говорил? Не знаю, — пожал плечами Исидо. — Что-то неразборчиво, очень быстро. Не беспокойтесь, такое частенько бывает после нервного перенапряжения. Наверно вы первый раз побывали в такой переделке, — сладко потянулся и улёгся на коврик. — А вообще, в таких случаях стаканчик водки перед сном в самый раз. Да и как и мне впрочем, — сонно вздохнул и повернулся на левый бок. — Или рюмочку-другую сакэ…
— Ха, а вот это было очень неплохо, — развеселился неожиданному переходу Макс. — Ладно, отдыхайте.
Алкоголь от стресса может вещь и хорошая, но самое главное не потерять чувство меры. Старина Билли живой тому пример. Тут вискарик, там джин. Так стакашок за стакашком и докатился до помойки. А по молодости такие надежды подавал. Как же, военная карьера, сын пошёл по стопам отца. Мама так радовалась, а оно вон как всё вышло. Считай половину жизни кобелю под хвост…
Тяжело вздохнув, Макс вылез из палатки и настороженно огляделся.
Маленький, чадящий какой-то пахучей гадостью костерок едва-едва освещал окрестности метра на три. Рядом с огнём, растянувшись на куче веток, беззаботно дрыхли Мбисин и Бонту. Дальше царила кромешная тьма. Где-то совсем рядом самозабвенно надрывались лягушки, заунывно ункали тритоны, в кронах деревьев монотонно трещали цикады. Шумовая завеса, лучше не придумать. К лагерю подобраться, самое то. И захочешь, не услышишь. Другое дело, темнотища, глаз выколи. Аборигены не сунутся. Если и алчут мести, то, как и все нормальные люди, наверняка отложили разборки до утра, когда хоть из лука прицелиться можно. Не враги же они, в самом деле, своему здоровью. Кажется, уже достаточно убедились, что белые могут метко стрелять и на звук.
Мбисин встрепенулся и вопросительно поднял голову.
— Что случилось, масса Джон?
Макс приложил палец к губам.
— Т-с-с! Не шуми. Ничего не случилось. Я посидеть вышел. Воздухом свежим подышать.
— А-а-а, — успокоился Мбисин. — Подышать это хорошо.
Сонно зевнул и повернулся на другой бок.
— Тогда пока ночь, мы ещё спать…
— Ага. Спи, спи, — усмехнулся Макс. — Пошли вон, проклятые!
Раздражённо отмахнулся от назойливых комаров и уселся на замшелое бревно, поставив карабин между коленями. Мельком глянул на флуоресцирующую стрелку часов и сокрушённо покачал головой.
Всё очень печально. Два тридцать пять. Спать бы ещё и спать, но труба, тьфу, служба зовёт. Никакой личной жизни.
Положа руку на сердце, ситуация парадоксальная. Алекс поди теперь поперхнулся пивом и ржёт не переставая. Генерал охраняет покой солдат. Да уж, смешно. А что делать, расслабляться тоже нельзя. Уж больно головы в корзинке выглядели убедительно. Вот так вот тоже утром проснёшься, а голова в тумбочке. Чёрт, а это ещё откуда?
Робкий рассвет окрасил алым верхушки деревьев. Радуясь новому утру, обрадовано защебетали птахи.
Макс встал лицом к солнцу и с удовольствием потянулся, разминая затёкшие мышцы.
— Наконец-то…
Аборигены зашевелились. Тяжело пыхтя, словно медведь из берлоги, Бонту полез из кучи, нещадно ломая увядшие ветви. Макс повернулся и строго шикнул.
— Тише! Исидо ещё спит.
— Доброе утро, — японец откинул полог палатки. — Как тут, всё тихо?
— Без происшествий, — отрапортовал Макс. — Разбудили, да?
— Нет, просто привычка, — зевнул Исидо. — Столько лет вставал с самым рассветом. Ну что, предлагаю пойти взглянуть на наши вчерашние успехи. Надеюсь, за ночь следы не затоптали.
— Это можно, — согласился Макс. — Но вначале завтрак. Война войной, но обед по расписанию. Не знаю как вас, но меня лично эти ночные бдения очень бодрят, знаете ли.
Сразу видно, человек всю жизнь прожил в глуши. Ни есть ему не надо, ни пить ему не надо. Всё, баста. Робинзону Крузо пора привыкать к нормальной жизни.
Завтрак не занял много времени. Намазывая клубничный джем на крекер, Макс невольно поморщился от повеявшего аромата тухлятины и словно бы невзначай деликатно отодвинулся от аборигенов, увлечённо разделывающих рёбра кабанчика.
Совместная трапеза конечно очень здорово, всячески способствует культурологическому сближению цивилизаций и всё такое, но тушка свинки явно начала протухать. Неужели они сами не чуют. Протухло ведь всё.
Исидо шумно принюхался и потрясённо замер с галетой у рта.
— Боже мой, что у них там такое? Что-то сдохло?
— Да, и это был кабанчик, — бесстрастно прокомментировал Макс, стараясь не дышать носом. — Родственнички угостили. А что, может тоже желаете вяленого мясца?
Исидо поперхнулся.
— Нет, спасибо. Сказать откровенно, за время моих вынужденных мытарств приходилось есть всякое, но такое… Господи, их надо остановить, они же отравятся!
— Это вряд ли, — спокойно пожал плечами Макс. — Они уже почти неделю это едят. И ничего, как видите, до сих пор живы-здоровы. И скачут вон как лоси. Не, мои ребята тёртые, их всякой тухлятиной не возьмёшь.
Исидо уважительно покосился на увлечённо жующих аборигенов.
— Да-а-а… Должно быть у этих людей луженые желудки.
— Во-во, — живо поддакнул Макс. — Гвозди бы делать из этих людей.
— Маяковский? — вскинулся Иисдо. — Что-то подобное про гвозди я слышал ещё там, в Москве, годах эдак в двадцатых.
— Пардон, — смущённо улыбнулся Макс. — Автора точно не скажу. Совершенно на автомате вылетело из головы. Тоже слышал когда-то.
— Понимаю. Видимо вы росли в русской эмигрантской среде? — поинтересовался Исидо.
— О, — отмахнулся Макс. — С кем я только не рос. У меня вообще было сложное детство. И очень голодное.
Собственно, не особо погрешил против истины. В бедняцком квартале кого только не было. И русские, и греки, и армяне, испанцы и португальцы. Практически весь интернационал. А вот насчёт гвоздей любопытно. Похоже фраза откуда-то из собственной памяти. Причём стойкая ассоциация, раз сработало на полном автомате. Ни Дмитрий, ни старина Билли, ни уж тем более макаронник её знать не могут. Вот бы так же между делом вытащить из глубины и всё остальное…
Макс закинул в рот последний крекер, и, мечтательно прикрыв глаза, облизал губы, смакуя тонкий клубничный вкус.
— Уфф, какая всё-таки вкуснота. Ладно. Хорошего понемножку. Идём на разбор полётов.
— Как-как? — озадаченно глянул Исидо. — Полётов?
— Ну, в смысле, подранков наших вчерашних посмотрим.
— Ах, да-да, — торопливо поднялся Исидо. — Это надо сделать всенепременно.
Первый труп обнаружился недалеко, шагах в двадцати. Бонту, мягко крадущийся между высокими стволами, вдруг замер и поманил к себе.