Проводник

Фюллер Тара

Я не договорила. Это не сделало бы ничего хорошего. Финн исчез. Снова.

Глава 18

Финн

Следующим днем я просочился в дом Эммы порывом холодного ветра и старался изо всех сил убирать запах смерти с моей одежды. Я пошел на кухню и проверил время на печи. 3:27. Через несколько минут она войдет в ту дверь и изгонит это ужасное беспокойство из моей головы. Я весь день был на жатве. Жертва стрельбы. Ребенок попал под машину. Список уходил все дальше и дальше.

Я даже не знал, была ли она в порядке. Я мерил шагами гостиную, кухню и снова обратно. Я собирался пойти в спальню, когда парадная дверь открылась. Я положил руки на стены по обе стороны коридора, чувствуя облегчение, когда я наблюдал, как она идет.

— Мама! — Эмма бросила сумку с книгами на стол и открыла холодильник. — Ты дома?

Она вытащила бутылку апельсинового сока и открыла ее. Я стоял неподвижно, молчал, желая, просто смотреть на нее мгновение. Ее волосы были убраны в пучок, как будто искусно запутанный клубок золотых нитей. Свободные тонкие пряди обрамляли ее лицо. Она сделала глоток сока, слизнула капли с губ и закатала рукава белого кардигана до локтей.

— Мама!

— Ее нет, — сказал я из коридора.

Эмма взвизгнула и схватилась за грудь.

— Ты должен перестать делать это.

— Прости.

Она улыбнулась и облокотилась на столешницу.

— Ты вернулся.

Я улыбнулся в ответ, когда вошел в кухню. Боже, эта улыбка была заразительной.

— Я всегда возвращаюсь.

— Я думала, ты злишься на меня. — Эмма закрыла крышку на апельсиновом соке и сунула его в холодильник. — Ты знаешь. Из-за касаний.

— Я должен был сходить на работу. — Я отвел взгляд. — И я совсем не злюсь. Я просто… ты не представляешь, что это значит для меня. Смотреть на тебя, когда ты практически, выпрашиваешь у меня то, что я не могу тебе дать.

— Таким образом, ты не можешь коснуться меня, но можешь коснуться этого? — Она кивнула на банан, который я вращал на столешнице.

Я уставился на стол и нахмурился, думая о Бальтазаре и его угрозах. Она не должна была знать это. Это просто дало бы ей чувство вины из-за того, что я был здесь. Мой голос вышел более грубым, чем я того хотел, когда я произнес:

— Это отличается.

— Чем?

Эмма положила руку над моей. Моя кожа рассеялась как стая мерцающих рыб перед тем, как стянуться обратно. Я наблюдал, как цвета нашей кожи сливались, затем разделялись, чувствуя, что толчок связи резко возрастает в моей руке. Это было проблемой. Когда я был с Эммой… ничто иное не имело значения. Линии исчезли. Я мог только помнить правила, которым я, как предполагалось, следовал. Мне приходилось задействовать все свои силы, чтобы не дать моей коже проявиться и не сплести свои пальцы с ее. Я едва мог держать себя в руках, зная, что она хотела, чтобы я коснулся ее. Я убрал руку.

— У вселенной есть границы. Касание человека, настоящее касание, является одной из тех границ. Если бы я поддался и пересек эту границу, то она отослала бы сигнал. Я не смог бы скрыть его. У меня может быть способность, но я, как предполагается, не использую ее.

Нет. Вместо этого меня должны будут подвергнуть пыткам из-за того, что я пожелал что-то, что мне никогда не разрешат получить. Эмма смотрела на меня, складка беспокойства залегла между ее бровями. Мне нужно было облегчить вещи. Она прошла достаточно без всего этого.

Я взял банан и стал вращать его в моих пальцах как шестизарядный револьвер.

— Я касался тебя палкой? Я никогда не трогал непосредственно тебя. Палка была точно такой же, как этот банан… они не станут для меня проблемой. Вселенной все рано, дотронулся ли я до фруктов или мертвых ветвей деревьев или неодушевленных объектов. Я не проверял на овощах. Я, возможно, закончил бы свое существование, если бы попытался коснуться чего-то столь же опасного как болгарский перец.

Эмма наклонилась вперед к столу и усмехнулась мне.

— Тогда лучше мне держать сельдерей в холодильнике. Я бы не хотела, чтобы ты соблазнился чем-то столь запретным.

Я рассмеялся, но только потому, что это было то, что она ожидала, что я сделаю. Действительно, было трудно смеяться над чем-то в таком ключе. Теперь у меня было три дня с Эммой. Три дня разговоров и смеха и того, чтобы заставить ее смотреть на меня так, будто я был чем-то другим, чем мертвый парень. Я не хотел позволять этому меняться. Находиться в одной комнате с Эммой и с ее знанием, что я там. Находить в одной комнате с ней и знать, что она хочет, чтобы я был там. Это было похоже на мои собственные личные Небеса.

Я просто ждал Бальтазара, чтобы отобрать все это.

— Финн.

Я не осознавал, насколько близко подобралась Эмма, пока не уловил ее опьяняющий запах. Апельсины и какой-то цветочный лосьон. Я не мог не задуматься, на вкус она была также хороша, как и на запах.

— Ты в порядке?

Я выдавил улыбку и кивнул.

— Да. Конечно.

Она опустила рукава и сжала руки в кулаки, выглядя сомневающейся. Она прикусила нижнюю губу, изучая меня, прежде чем улыбка осветила ее лицо.

— О чем ты думаешь?

Она встала.

— Я думаю, что мы должны сделать что-то забавное. Это не всегда должно быть уныние и обреченность, знаешь ли.

Я поднял бровь.

— Ты знаешь, что я мертв, верно?

— Давай. Уважь меня.

— Что ты имеешь в виду? — Я мог думать о нескольких вещах, которые я сделал, если бы был жив. Я вообразил, на что это могло бы быть похоже — взять Эмму за руку и рухнуть вместе с ней на диван. Чтобы зацеловать ее до такого состояния, чтобы ни один из нас не мог дышать. Чувствовать ее смех против моей шеи.

— Хочешь посмотреть фильм? — Она проследовала за моим взглядом в гостиную.

Я выкинул смущенно фантазию из головы.

— Хм… да. Все, что захочешь.

— Ты вообще любишь фильмы? — спросила она. — Чем ты обычно любишь заниматься?

Я пожал плечами, вспоминая то время, которое я старался забыть. Я думал о старых записях Попа. Неуклюжие, пронзительные голоса, которые прокатывались ночью по гостиной, когда он и мама думали, что мы с Генри спали. Мы иногда вставали и пробирались в зал, чтобы посмотреть, как они танцуют. Поп ловил нас, хихикающих, и подмигивал нам, затем прижимал палец к губам. Затем он опускал маму и заставлял ее смеяться так, как я никогда не слышал, что девушка могла так смеяться.