Шрифт:
Мертвые могут с нами говорить, среди живых мелькают духи, движутся, объединяются и смеются над нами. Они-то и составляют воздух, которым мы дышим…
«Мы близнецы, мы все делим пополам. То, что его – мое, а то, что мое – тоже мое…»
Набухшее от влаги промозгло-сонное небо нависло над темнеющим лесом так низко, что, казалось, верхушки
Где-то далеко на востоке громыхнули первые раскаты грома, и, словно по команде, заморосил мелкий дождь, усиливаясь с каждой секундой.
Пробирающаяся сквозь заросли крошечная девочка, одетая лишь в легкое голубое платьице, машинально смахнула с лица прохладные капли. Дыхание с шумом вырывалось изо рта вместе с облачками пара – к вечеру значительно похолодало.
Жесткие ветки норовили хлестнуть побольнее, и она инстинктивно жмурилась, страшась остаться без глаз. В какой-то момент девочку даже посетила безумная мысль, что это не ветки вовсе.
«Паучьи лапы», – шевельнулось в мозгу, и по спине ребенка пробежал ледяной озноб. В эту же секунду ее нога зацепилась о выступающий из земли корень, и она упала, вскрикнув от боли. Подтянула ногу, осмотрела ссадину на перепачканной коленке. Первые раскаты грома заставили ее завороженно разглядывать стремительно темнеющее небо. Буквально через мгновение оно стало аспидно-черным. Непрерывно двигающееся и изменяющееся, небо было похоже на угольную бездну, безжалостно пожирающую все на своем пути. Эта чернота над головой, изрыгающая потоки ледяного ливня, высоченные кроны деревьев, качающихся под порывами яростного ветра, «паучьи» ветки-лапы, будто специально намеревающиеся иссечь ей лицо и руки в кровь, узловатые, змееподобные корни, сплошь и рядом торчащие из стылой земли, – все это словно угрожающе шипело:
«Не пущу!»
Лес не хотел пускать ее дальше.
Пускать, чтобы она стала свидетельницей…
Ослепляющая молния кинжалом рассекла небо надвое. Девочка вздрогнула. Поднявшись на ноги, она, превозмогая пульсирующую боль в ушибленном колене, упрямо захромала дальше.
Туда, где среди чащи желтел едва заметный мерцающий огонек. Словно дрожащее пламя одинокой свечи на чердаке заброшенного дома.
Этот желтый помаргивающий отблеск придал девочке дополнительные силы, и она убыстрила бег, насколько ей позволяла саднящая от боли нога. Ей даже показалось, будто корявые ветки как-то незаметно расступались перед ней, словно почуяв ее решимость во что бы то ни стало добраться до источника этого странного света.
«Что это? Фонарь? Окошко в доме? Или…»
Бесформенное ярко-желтое пятно увеличивалось с каждым шагом, пока ее не осенило:
Огонь.
Лес внезапно закончился, как если бы деревья с кустарниками разъехались в стороны, как бутафорские декорации в детском театре. Выскочив на небольшую полянку, запыхавшаяся от бега девочка застыла на месте. Тяжело дыша, она не сводила округлившихся глаз с охваченного огнем дома. Несмотря на нескончаемый дождь, правое крыло двухэтажного здания полыхало, как смоляной факел в безлунную ночь. С гулким треском лопались окна, выпуская наружу жадные языки пламени. Черный едкий дым клубился над издыхающим домом, мельтешащие в раскаленном воздухе искры, смешиваясь с дождем, быстро гасли, словно звезды во время звездопада.
Девочка сделала осторожный шаг вперед. Затем еще один. Словно загипнотизированная, она, не мигая, смотрела на бушующий пожар. Громко треснула балка, крыша пожираемого огнем дома перекосилась, опускаясь все ниже и ниже.
Внезапно девочка встрепенулась, ее затуманенные глаза прояснились, словно она только что очнулась от дремы.
Там, внутри, кто-то был. Она ясно слышала характерный стук. Будто…
«Будто кого-то заперли в комнате… А теперь он стучит, чтобы его спасли», – подумала она с нарастающим страхом.
Бах. Бах. Бах.
В короткое мгновение девочка поставила себя на место человека, оказавшегося в этой страшной огненной ловушке. Кругом багрово-зыбкий, выедающий глаза дым… Нестерпимый жар, от которого плавится кожа и трескаются волосы… И никого рядом, кто бы мог прийти на помощь.
С губ девочки сорвался едва слышный стон.
Бах.
Она вытерла мокрое от дождя лицо.
«Ты все равно ничего не сделаешь, – шепнул внутренний голос. – Если ты сунешься внутрь, то сгоришь за считаные секунды».
Бах.
Бах.
Девочка всхлипнула, прислушиваясь.
Удары прекратились.
Между тем всепоглощающее пламя торопливо перекинулось на левое крыло строения. Спустя несколько секунд, хрустнув, просела крыша, и объятый пожаром дом начал рушиться, складываясь, будто карточный домик.
Неожиданно дикий, нечеловеческий вопль ланцетом рассек ночь, и девочка непроизвольно отпрянула назад. Крик оборвался резко, словно человеку, из глотки которого он вырвался, заткнули рот, и девочка даже размышляла, не померещился ли ей этот жуткий звук…
«Нет. Не померещилось», – решила она, и ее вдруг охватило чувство безнадежного одиночества.
В безбрежно-холодное небо снопом взметались искры, они словно надеялись добраться до звезд, при этом светясь и сохраняя тепло.
Девочка продолжала стоять, безмолвно глядя на догорающий дом. Отблески пламени мерцали в распахнутых глазах ребенка, а в мозгу далеким эхом все еще резонировал преисполненный боли и ужаса крик несчастного, погребенного под дымящимися обломками дома.
Ближе к полудню у ограды старого городского кладбища припарковался слегка запыленный «Хендай-Солярис» цвета «бордовый металлик».
Неподалеку от иномарки застыл плотный мужчина с короткой стрижкой, облаченный в темный пиджак и белую шелковую рубаху, расстегнутую едва ли не до живота. Поражала неестественная бледность его лица, цвет которого несущественно отличался от рубашки.
Женщина средних лет в темных очках, сидящая за рулем машины, заглушила двигатель и, приподняв очки, посмотрелась в зеркало заднего вида. Изящным мизинцем аккуратно стерла едва видневшийся мазок помады с уголка губ, поморгала, как если бы желая избавиться от случайной соринки в глазу. Чрезмерно яркий и даже немного вульгарный макияж хоть и неуклюже, но умело скрывал истинный возраст, и это вполне устраивало владелицу иномарки.