Проводы на тот свет
Шрифт:
– Я тебе так благодарна, Алеша!
– заворковала Татьяна, придав голосу самые интимные оттенки.
– Но...
– Конечно, никто не должен ничего знать, - понял её Алексей.
– Не стоит разрушать то, что есть, и склеивать разбитые горшки, глубокомысленно изрекла Татьяна.
– Для мужа я уеду к своей сестре на Украину. Сколько я там пробуду?
– Дней восемь-десять.
– Я почти счастлива, - заявила Татьяна.
– У тебя сохранилось свидетельство о браке?
– спросил Алексей.
– Конечно. Это ведь все равно, что реликвия.
– Не забудь его прихватить с собой.
– В самом деле, не будем же мы жить в отдельных номерах. Как-никак родственники...
Алексей хотел сказать ей, что таких "родственниц" по общей постели у него наберется с десяток, но решил не отправлять женщине хорошее настроение и сладкое предчувствие приключений.
Татьяна всегда была шустрой деловой особой и несколько дней носилась по Москве по адресам и чиновникам, указанным Никитой Астраханом, оформляя документы и авиабилеты.
Никита допытывался у Алексея:
– Зачем ты туда летишь? И зачем тащишь с собой бывшую супружницу, подставляя её под опасность?
Алексей проигнорировал первый вопрос и ответил сразу на второй:
– Ей ничего не будет угрожать. Я об этом позабочусь.
– У Марка Пашкова дважды было железное алиби, - некстати напомнил Никита.
– и оба обеспечивала, не ведая того, его первая жена.
Алексей обозлился и расстроился:
– Никита, ты мне друг, но в твою смазливую физиономию я въеду сейчас с большим удовольствием. Можешь помочь - поспособствуй, а на нет и суда нет. Не обижусь.
– Ну-ну...
– пробормотал Никита.
Алексей с приличествующей грустью сообщил Тае, что изверг-редактор посылает его в Мордовию писать большую статью о бывших бериевских лагерях, и попросил Андрея Ивановича удержать её от проводов.
Тесть, конечно, знал, в какой поход собрался Алексей, но не осуждал его, желал удачи, наоборот, старался подбодрить:
– Алексей, рисковый ты парень, но такие живут долго. Закон зоны...
Что имел в виду Андрей Иванович, он же Юрась: зоны, которые прошел, или страну, которая превращалась в "зону", Алексей не понял, но уточнять не стал.
– Яков Михайлович отвезет тебя в аэропорт, - предложил Андрей Иванович.
– Не надо. Я не обеднею, если потрачусь на такси, а лишних людей вовлекать не стоит.
– Правильно мыслишь, - одобрил Юрась. И словно его зять собирался в какую-нибудь заурядную поездку, сказал:
– Когда вернешься, побазарим о твоем и Тайкином будущем.
Юрась был крепким мужиком, и Алексей даже подумал, что ему бы не пивбарами и саунами командовать, а какой-нибудь управой или округом порядка было бы поболее, нежели сейчас.
Перед отъездом Алексей побывал на могиле Ольги. Он стоял у её бюста и молчал: что говорить? О том, как далеко уводит его дорога от родных погостов? Или что вынужден он будет взять на свою душу грехи малые и большие, но делать нечего - чистенькими становятся лишь после смерти и то, если Всевышний пожелает. Алексей не сомневался, что Ольга - замечательная юная женщина - его бы поняла и отпустила бы все грехи его - нынешние и ближайшие.
Он поймал себя на мысли, что на кладбище он уже не смотрит больше холодными и равнодушными глазами. Это была странная, малюсенькая частица его России, к сожалению. открытая всем современным страстям и напастям. И родные могилы - это не только холмик, плита, под которыми покоится его Ольга, это все, кого укрыла русская земля.
Сима-пономарь, завидев Алексея, заспешил к нему откуда-то от своей (чужой?) недостроенной или, как он говорил, недоделанной часовенки.
– Говорят, ты теперь здесь хозяина?
– без особого почтения поинтересовался он.
– Кто такое говорит?
– А Сергей Викторович Сойкин. Большим он уважением к тебе проникся с тех пор, как ты шуганул отсюда благасовских эсесовцев. Тут какие-то пришли вроде бы дань-охрану наложить на кладбище, так он им и говорит: не возражаю, только посоветуюсь с зятем Юрася, который Алексей Георгиевич. Ты б видел, как они чуть не бегом к своим иномаркам топали...
"Ну, все путем, - невесело подумал Алексей.
– Осталось мне в Турцию слетать да в зону сходить - совсем стану авторитетом".
Сима чутко уловил его настроение, просил понимающе: "Может, сбегать? Так я мигом... Окажи честь, хозяин, ударим русским характером по граненым стаканам".
– Поэт-песенник, - улыбнулся Алексей.
– А где Анька?
– Здесь она, недалеко. Если надо, живьем приведу.
Алексей дал ему денег и вскоре Сима возвратился с бутылками и Анькой, бросившейся обнимать Алексея. Они зашли в часовенку, Сима благоговейно разлил водку в стаканы, приговаривая:
– Это тебе не коньяки да вина заморские. Это она, наша родная водяра, l'euo de vie!
– Чего-чего?
– изумился Алексей.
– Учил в институте французский, - с достоинством объяснил Сима.
– Но единственное, что помню, это название водки на французском - вода жизни! Во, понял? Французики, а соображают.
Он тронул струны старенькой гитары:
Здесь только тени бродят
Покойнички здесь спят.
Зеленокосые березоньки
Задумчиво грустят...
– Эх, Рассея, мать моя Родина!
– тяжело вздохнул Сима и снова налил в стаканы.
– Родной мой!
– расчувствовалась Анька. И тоже частушечно пропела:
Ты скажи мне, чо те надо
Может быть, и дам!
Воскликнула с энтузиазмом:
– Гуляем, мужчины! Мне теперь по ночам не муж-покойник снится, а ты, пригожий!
– Аня, - спросил Алексей, - ты можешь на недельку у себя приютить Симу?
– А по мне - так и на всю жизнь!
– бесшабашно ответила Анька.
– Только на неделю. Запомнила, Анька? Забирай его и неделю здесь не объявляйтесь.
– Тебя поняли, - неожиданно трезво сказал Сима.