Провокация (Солдаты удачи - 15)
Шрифт:
– Кто - они?
– спросил я.
– Национал-патриоты! Поэтому и устроили взрыв!
В этом счастливом заблуждении я и оставил кинорежиссера Марта Кыпса в обществе бутылки "Джонни Уокер, блэк лэйбл" и церкви Нигулисте, созерцание которой смиряет гордыню в пору побед и утешает в невзгодах.
Вернувшись в гостиницу, я поднялся на шестой этаж и постучал в номер доктора Гамберга.
– Доктор, я хотел вас спросить, когда вы закончите лечение...
Док усмехнулся и прервал меня:
– Все в порядке. Проверено, мин нет.
–
– спросил я.
– Нет.
– Могут появиться.
– Я слежу. Входи.
Доктор Гамберг посторонился, пропуская меня в свой скромный однокомнатный номер.
– Что за дурацкую легенду тебе сваяли?
– спросил я, - Почему доктор Гамберг?
– Я тоже сначала думал, что дурацкая, - ответил он.
– Оказалось, нет. По легенде я из поволжских немцев. Репрессированный народ. Эстонцы тоже считают себя пострадавшими от русских. Это обеспечивает мне сочувственное отношение патриотически настроенных чиновников и деловых кругов.
– С твоим-то немецким?
– Не так уж он и плох. Для русского немца сойдет. А в Германию я ехать не собираюсь.
– Не зарекайся. Не исключено, что придется.
Я выложил ему всю информацию, которая скопилась у меня за последнее время, пересказал содержание разговора с режиссером Кыпсом и задал вопрос, ответ на который мог быть очень важным:
– Можно ли по старым костям определить, был ли человек убит?
– Смотря как был убит. Если выстрелом в голову, можно. Если в туловище, нет. Если, конечно, не переломаны все ребра или позвоночник.
– Допустим, в голову или переломаны. Можно получить в Германии экспертное заключение об этом?
– Об убийстве? Нет. О характере повреждений, которые могли привести к смерти, можно.
– Заключение будет официальным?
– Исключено. Частное. Это возможно. Хорошо заплатить. Немцы законопослушный народ, но тут никаких законов они не нарушат. Почему ты об этом спрашиваешь?
Я изложил ему план, который возник у меня после разговора с Кыпсом. Мне самому он казался реальным, но человек всегда склонен переоценивать собственные идеи. . А Док привык опираться на реальность. К этому его приучила профессия. Военные хирурги всегда реалисты.
План был такой.
Допустим, в архивах Лубянки обнаружится подписка Альфонса Ребане о его согласии сотрудничать с органами НКВД. Но национал-патриоты заявят, что это фальшивка.
По архивными материалам можно составить сводную справку о деятельности его разведшколы. Но и это легко опровергается тем же доводом, который я привел Кыпсу: в школе работал какой-то другой советский агент.
Экспертное заключение о насильственной смерти Альфонса Ребане само по себе тоже ничего не значит.
Но если все эти документы будут собраны вместе, от них так просто не отмахнешься.
– Допустим, все эти документы мы получим, - подумав, сказал Док.
– Как их использовать? К ответу на этот вопрос я был готов:
– Опубликовать. С фотокопиями. А где - найдем.
Док надолго замолчал. А потом сказал:
– А что, может сработать. Давай попробуем.
– И добавил: - Загадочная история. Думаю, в ней еще немало сюрпризов.
– Надеюсь, что нет, - сказал я.
– Куда уж больше!
Я ошибся. Главный сюрприз нас ждал впереди - на муниципальном кладбище южнобаварского города Аугсбург.
Было начало первого ночи, когда мы вышли из небольшого отеля "Хохбауэр" и по Фридхофштрассе, что означало улица Кладбищенская, направились вдоль высокой ограды из стальных пик, соединенных чем-то вроде гербов, к центральному входу кладбища. Слева тянулись одноэтажные строения похоронных контор и гранитных мастерских, светились стеклянные ангары оранжерей. Перед конторами возвышались самых разных форм стелы и надгробные памятники, пока безымянные и без дат.
В одной из этих контор мы утром выбирали гроб. Оказывается, самые дорогие элитные гробы делают не из мореного дуба, а из вишневого дерева. И высшим классом считается дерево, источенное какими-то древесными жучками. Поверхность получается не гладкой, а как бы с тиснением, и весь гроб кажется сделанным словно бы из темно-вишневой кожи. На ней очень эффектно смотрятся литые позолоченные ручки, такие же металлические венки на верхней крышке и фигурные струбцины, которыми верхняя крышка прижимается к гробу вместо плебейских гвоздей.
Выбор гроба мы предоставили Томасу как лицу некоторым образом кровно заинтересованному. Когда мы вылетали из Таллина, он еще не вполне проспался, но уже в Мюнхене выглядел бодрячком, а по дороге из Мюнхена до Аугсбурга и вовсе оживился, восхищенно рассматривал аккуратные, словно кукольные, немецкие деревушки и городки в удалении от трассы, заснеженные альпийские склоны. И лишь в придорожном кафе при "Интертанке", где таксист остановился заправиться, при виде стойки бара и стеллажа с бутылками Томас помрачнел и в его голубых глазах появилось коровье уныние.
Но Док потрудился на славу. Сделав заключительный укол, он минут двадцать методично объяснял Томасу, какие разрушения его организму может принести любое спир-тосодержащее лекарство и даже квас или несвежий кефир. А сто граммов - верная смерть. Док отпечатал на компьютере памятку и велел всегда носить ее при себе, чтобы медицинские работники в случае какого-нибудь происшествия с ним знали, что при лечении категорически запрещено применять любые препараты, в состав которых входит алкоголь. Томас понимающе кивал, но вид у него при этом был такой пришибленный, что нам стало его искренне жалко. И даже Артист, относившийся к Томасу несколько иронически, счел нужным приободрить его: