Провокация (Солдаты удачи - 15)
Шрифт:
– Ну хотя бы для того, чтобы не потерять работу.
Он затормозил так резко, что в задницу "пассата" едва не въехал какой-то "жигуль".
– Значит, по-твоему, я должен учить ихний язык?
– почти спокойно спросил таксист, играя желваками на широких славянских скулах.
– А как? Если эстонец живет в России, он должен знать русский язык?
– Само собой.
– А почему же ты не хочешь учить эстонский?
– Ты что, равняешь нас, русских, с этой чухней?
– Ну да, - вполне искренне сказал я.
– А ты считаешь, что они лучше?
–
– приказал таксист.
– Мало того что ты пидор, так ты еще и еврей! Выматывай к такой, пик-пик-пик, матери, пидорасный жидяра!
Дискуссия с самого начала была контрпродуктивной, а теперь и вовсе вышла на неприемлемый уровень. Я понял, что нужно ее прекращать.
– Мужик, у меня к тебе очень простой вопрос, - дипломатично сказал я. Тебе давно морду били?
Такой поворот темы его удивил.
– Давно. А что?
– Будет недавно. Поэтому трогай. И соблюдай правила.
– Это ты, что ли, мне морду набьешь?
– Я.
Он посмотрел на меня и поверил. Остаток пути мы проехали в полном молчании. У торца пакгауза с выключенной вывеской "Moonlight-club" он буркнул:
– Ждать не могу, у меня заказ.
Отъехав метров на пять, остановился и высунулся в окно:
– Слушай меня, пидор! В Литве всех русских давно зажали. У нас фашиста собираются хоронить. А в Латвии уже наших славных партизан, героев Великой Отечественной войны, судят! Понял? Так своему пидору Ельцину и передай, мать его пик-пик-пик-пик!
И он рванул с места, как от погони.
Клуб был закрыт, у входа стоял только один дряхлый "жигуленок", но толстый администратор-кукольник оказался на месте. На мой вопрос, где мне найти режиссера Кыпса, он порылся в столе и извлек визитную карточку. Она была на эстонском языке. Я попросил написать адрес по-русски, но он сказал, что я вряд ли найду. Он вызвал мальчишку-уборщика, в котором я узнал давешнего официанта с ярко накрашенными губами, что-то сказал ему и объяснил мне:
– Он вас отвезет. Он знает. Заплатите ему крон двадцать.
Мы погрузились в "жигуленок" и через полчаса оказались в Старом городе возле четырехэтажного особняка с мансардной крышей. Но я не стал входить сразу. Мой опыт тесного общения с Томасом подсказывал, что вряд ли разговор с режиссером Кыпсом будет информативным, если я не позабочусь об атмосфере.
Я вышел на какую-то торговую улицу с обилием вывесок и сразу отыскал винный магазин довольно дорогого вида. Мой собственный вид, казавшийся мне самому вполне приличным, все же не очень соответствовал этому магазину. Поэтому минут пять я простоял у прилавка, ожидая, когда на меня обратит внимание холеный молодой продавец. Наконец он снизошел и поинтересовался по-русски, что господину угодно. Господину было угодно бутылку виски "Джонни Уокер, блю лэйбл". И сразу снисходительности как не бывало. К сожалению, "блю лэйбл" нет, так как это слишком дорогое виски и не пользуется спросом, но есть "блэк лэйбл". Господин скорчил пренебрежительную гримасу, но все-таки согласился на "блэк лэйбл" и выложил за него пятьдесят баксов. И только на улице, развернув тонкую рисовую бумагу, сообразил, что "блэк лэйбл" - это тот
Век живи, век учись.
Режиссер Кыпс жил на самом верху особняка. Звонок не работал. На мой стук из-за двери послышалось эстонское словосочетание, по интонации аналогичное русскому "кого там еще черт принес". Я расценил это как приглашение и вошел в большую мансардную комнату, дверь которой выходила прямо на лестничную площадку.
Комната была почти голой, с минимумом мебели, и от этого казалась еще больше. Центральное место в ней занимал письменный стол с пишущей машинкой "Оптима", стены были увешаны фотографиями и эскизами декораций. Горы книг вдоль стен придавали жилью приятный, какой-то студенческий вид. Просторное мансардное окно выходило в парк, в глубине его над голыми кронами возвышались островерхая кровля и шпиль костела.
Перед окном стояло старое кресло-качалка, в нем возлежал режиссер Кыпс и смотрел на мокрый парк и костел. Он был в длинном, болотного цвета вельветовом халате с атласными отворотами, потускневшими от многочисленных стирок, без красного платка на лбу, отчего его лицо казалось вытянутым, лошадиным.
Мое появление его как бы и не удивило.
– А, господин Пастухов, - сказал он.
– Возьмите что-нибудь и садитесь. Помолчим о великом. Это церковь Нигулисте. Готика. Тринадцатый век. Созерцание ее смиряет гордыню в пору побед и утешает в невзгодах.
Поскольку целью моего прихода было не помолчать, а как раз наоборот, я развернул бутылку. При виде ее режиссер Кыпс не выразил никакого воодушевления, но поднялся из качалки, подтащил к окну хлипкий столик, сбросив с него груду бумаг, и принес из глубин комнаты два тонких стакана.
– Тогда будем пить. Это тоже занятие умиротворяющее, - спустился он с духовных высот на грешную землю.
– "Блэк лэйбл". У вас хороший вкус, господин Пастухов.
Он разверстал виски, глубоко задумался, а потом с чувством произнес тост:
– Чтоб они сдохли!
– Кто?
– удивился я.
– Национал-патриоты!
– ответил Кыпс и выпил.
– Подонки! Это они устроили взрыв!
Такая трактовка происшествия меня устраивала, но было интересно, какие сложные логические построения привели режиссера Кыпса к такому выводу. Поэтому я сказал:
– Но вы сами заявили, что считаете это акцией русских экстремистов.
– Я ошибся. Но потом задал себе вопрос: cui prodest? Кому выгодно? Ответ ясен. Сначала взрыв, а уже через день решение правительства о торжественном перезахоронении Альфонса Ребане.
– Но они вложили в фильм деньги, - напомнил я.
– И немалые. И не только национал-патриоты. Другие спонсоры тоже.
– Они вложили!
– пренебрежительно отмахнулся Кыпс.
– Все они сначала взяли в госбанке беспроцентный кредит под мой фильм и раз десять прокрутили его в коммерческих банках. Они все просчитали. Иначе и кроны не дали бы. Не знаю, как в России, а у нас в Эстонии патриотизм - это очень хороший бизнес.
– Но за танки придется платить.
– Ничего не придется. Все было застраховано.