Провокатор
Шрифт:
Работяг загнали во двор и поставили под конвоем перед арестанским домом. Кружился снег, время шло, слышно было как в здании часы два раза отбили четверть — значит, прежде чем перед нами явилось начальство, мы мерзли во дворе не меньше получаса. Я с удивлением узнал пристава, с которого и началась моя здешняя эпопея, Кожин прошел вдоль строя, мазнул по мне взглядом и двинулся дальше, но запнулся, вернулся обратно и вгляделся в меня.
— Господин Скаммо! — надо сказать, что изумление в его голосе было неподдельным, — как это вас угораздило?
— Жандармы избивали женщин, я пытался прекратить.
— Ну, знаете ли, вступаться за смутьянов…
— Женщин. Бить. Нельзя. — как можно
— Хм… Ждите. — и он двинулся в сторону группки полицейских чинов и штатских у дверей части.
Иван выслушал наш разговор и простецки дернув меня за рукав, поинтересовался:
— Это кто?
— Пристав, знакомый.
— А что за фамилие — Скаммо? Чухонец?
— Нет, американец.
— Америка-анец, — удивленно протянул Иван, — а как же ты по нашему так ловко болтаешь?
— Предки русские, — я был немногословен, потому как замерз да и рубец от удара саднил немилосердно.
Кожин закончил свои разговоры, что-то приказал и махнул в мою сторону рукой городовому, который немедля выцепил меня из строя и повел в здание.
— Ну бывай, американец, бог даст — свидимся!
— Бывай, Ваня.
В кабинете Николай Петрович, которого буквально месяц назад временно перевели в Рогожскую часть, выслушал мою версию событий и поинтересовался, сумел ли я тогда попасть к Зубатову.
— Так вы сами справьтесь у Сергея Васильевича, полагаю, телефон в части имеется?
Еще полчаса ушло на “телефонирование”, во время которого полицейский врач обработал мне ссадину, после чего Кожин довольно сухо со мной попрощался, посадил на извозчика и отправил домой, где меня встретила Марта, а вскоре примчалась и Варвара, горевшая желанием вылечить меня вот прям щаз. Но для начала мне пришлось их успокаивать, потому как след от удара выглядел страшновато, так что за меня они принялись несколько позже, а закончилось тем, что после перевязки Варвара осталась на ночь, заявив что я промерз и меня обязательно нужно согреть. Рубец этому, как выяснилось, не помешал.
Приключения мои попали в газеты, “Ведомости Московской городской полиции” сухо сообщали о беспорядках и о том, что “при разгоне смутьянов пострадал проходивший мимо инженер завода Бари”, а всезнающий “Московский листок” прямо написал, что инженер Скамов пытался защитить женщину. Эта заметка, кстати, стала первым печатным появлением моей фамилии в “русской” форме.
На третий день Зубатов вызвал меня запиской на конспиративную квартиру, где мрачно выслушал мой отчет о происшествии, но к концу просветлел и высказался в смысле “не было бы счастья, да несчастье помогло” — дескать, теперь мое “социалистическое” реноме подтверждено делом.
Шеф московской охранки оказался прав — именно участие в свалке с жандармами стало для меня пропуском в революционное сообщество. Стоило мне появиться в библиотеке Белевских, как начались расспросы, охи и ахи, каждый считал своим долгом узнать детали непосредственно у меня, а потом “руку пожать и в глаза поглядеть, со значением”. Наташа вообще, похоже, нарисовала себе образ героя на белом коне, а Савинков после моего рассказа пригласил меня на собрание “к нескольким товарищам”.
Я вернулся из воспоминаний к разговорам и шахматам с Болдыревым, так понемногу мы и докатили до первопрестольной и простились на Курском вокзале, он ехал дальше, в Питер и просил, буде я окажусь в столице, непременно дать о себе знать, для чего оставил адрес.
Дело шло к Рождеству и невеликий перевод за патенты из Швейцарии, судя по всему, грозил разойтись на подношения — по святой и нерушимой московской традиции, солидных жильцов приходили поздравлять околоточные городовые, швейцары, дворники, трубочисты, почтальоны,
Впрочем, финансовый вопрос разрешился сам собой — контора Бари выдала мне “наградные”, аж двести рублей. Как сказал Александр Вениаминович, они крайне довольны результатами экспериментов с перемычками, ну и моя стычка с жандармами добавила толику уважения, Шухов даже пригласил в гости на елку.
Нечаянные деньги я решил потратить на подарки, в первую очередь Варваре, ну и себе тоже. Для начала я исполнил детскую мечту и купил себе пистолет. Нет, не “Маузер” в деревянной кобуре, хотя он уже продавался, но его носить с собой было невозможно и потому я искал что-нибудь плоское с магазином, но, как оказалось, поторопился. Многостраничные каталоги предлагали добропорядочным обывателям револьверы, револьверы и еще раз револьверы. Они же украшали стены многочисленных оружейных магазинов, где мог отовариться любой желающий — не продавали разве что армейские винтовки и пулеметы, все остальное было доступно, приходи да покупай без всяких разрешений. Рублей за 10 можно было обзавестись пукалкой-велодогом, дабы отгонять собак, а солидные стволы стоили уже рублей тридцать, а то и сорок.
На просьбу найти мне самовзводный пистолет с магазинным заряжанием, мне пытались впарить редкостные угробища — страшный, как атомная война Бергман 1896-го года и Манлихер 1894-го года, но поглядев, какие танцы с бубном нужно исполнить, чтобы просто зарядить его… Взвести курок, нажать на спуск, чтобы зафиксировать курок шепталом. Выдвинуть ствол вперед до упора, чтобы защелкнулся рычаг удержания ствола. Вставить обойму в направляющие ствольной коробки, вдавить патроны — всего пять!!! — в несъемный магазин. И это не говоря о том, что указательный палец надо держать вдоль ствола, а на спуск жать средним!!! Нет уж, лучше я дождусь нормального браунинга. На мое счастье, в оружейном магазине в Гостинном дворе нашелся компактный “бескурковый” Смит-Вессон, который рекламировался как “револьвер для дома и для кармана”. Под него я у скорняка заказал совершенно неизвестную здесь плечевую кобуру, а заодно и “сигарницу” в аккурат под размер смартфона. Ну и с криками “гулять так гулять” оставил задаток за сапоги, а также за френч, который я обозвал “инженерной курткой”. Портному, сильно удивленному таким авангардизмом, мне пришлось собственноручно набросать эскиз, как он должен выглядеть.
Все, осталось добыть пробковый шлем и стек, буду ходить по Москве, как колонизатор.
Формально ёлка считалась детским праздником, но дети прибывали в сопровождении старших, которые под это дело выпивали и закусывали и я был в некотором недоумении — кому какие подарки можно и нужно дарить, чтобы не нарушать здешних замороченных понятий о приличии? Хорошо, что у меня была Варвара — и насчет елки просветила, и подала идею презентовать торт, и кондитера подсказала. Ну а сделать его “шуховским” я придумал сам и нарисовал кондитеру ажурное перекрытие, точно такое же, как спроектировал Владимир Григорьевич для Выксунского завода, благо чертежи в конторе Бари я видел неоднократно. Кондитер, что называется, наморщил мозг, но потом сообразил и сделал потребное из нитей карамели поверх бисквита — парусная оболочка вышла на отлично.