Провокатор
Шрифт:
Они вытянулись, сверкнули погонами, щупленький Квасницкий даже каблуками сапог щёлкнул, по привычке качнулись друг к другу чокнуться, но опер вовремя пальцы между стаканами растопырил, глянул на обоих свирепо и опрокинул свой. С опозданием заспешили и те. Сели и молча сосредоточенно зажевали, а Минин уже дымил папироской.
– Чего торопишься, Степаныч? – Жмотов пожал плечами, шутя захотел потеснить капитана, но не удалось, тот и меньше ростом, и в талии тоньше, а кряжист; ноги словно вросли в
– Сегодня не пахать, – поддакнул Квасницкий.
– Да я хоть высплюсь. Сколь ночей уж на ногах. – Минин сунулся опять к окну, но быстро к столу вернулся, разлил всем по стаканам. – Давай, чтоб ему там… чтоб он там… В общем, чтоб попал куда надо и…
Он не договорил, махнул рукой, опрокинул водку в себя.
– Э-э-э, нет, Степаныч, – хмыкнул Квасницкий, не коснувшись своего стакана, полез за платочком очки запотевшие протирать.
И Жмотов, на него глядя, замер, не донёс водку до рта.
– Не попадёт душа самоубийцы по назначению, – криво посмеивался лейтенант.
– Это чего же? – дёрнулся Минин. – Неча брехать! Куда ей ещё надо? В землю все ляжем. И Михеича завтра закопаем.
– Я понял, ты про что, – ехидно хихикал тот. – Ты про это.
И он глаз прищурил, а второй вверх закатил и палец большой для пущей верности туда же задрал:
– Нас, матерьялистов, признаться, там не привечают-с.
Ломая комедию, Квасницкий и речь исказил, и в пояс поклонился.
– Ну, запел ахинею, – махнул на него рукой Минин и едва не сплюнул с досады. – А вы что ж? Всерьёз?.. Не выпили?
– Я же сказал, за это не пьём, – и дурачился, и нет лейтенант, не разобрать, а глаза его уже стыли, наливались отчуждением, и очки он на место водрузил, переменившись весь, одно слово – змея очковая!
– А я выпью! – отвёл лицо от этих змеиных глазок Минин. – Я выпью!
И он всклень налил себе водки, стакан вверх вскинул демонстративно на уровень лба, слегка качнувшись, гаркнул, как в строю рапортуя:
– Орденоносец, герой – разведчик Смерша Савелий Подымайко заслужил такой почести, чтобы за него выпили посмертно!
В полной тишине, медленно и не отрываясь как сладостный напиток, осушил он стакан, вытер губы тыльной стороной ладони так, что зубы скрипнули и, глядя на притихших, погладил на своей груди тёмно-красную звёздочку с красногвардейцем в сером кружочке:
– Вы – шибздики, чтобы с ним равняться! У него таких две. Знаете, где и кем дадены?
– Степаныч, ну что ты? – в лице изменившись, поднялся со стаканом Жмотов. – Не подумай чего. Михеич – герой. Кто же против?
– Эх, вы! – Минин задыхался от ярости, водка ударила ему в лицо, оно полыхало, глаза сверкали. – Специалисты! Один с кулачищами – забойщик признания выколачивать, второй – мастер протоколы строчить! Куда вам до него! Матьяристы хреновы!
– Степаныч! Да что ты в самом деле? – Жмотов, успокаивая, попытался обнять капитана.
– Сесть! – заорал на него тот, совсем хмелея и расходясь, сбросил руку с плеч. – Ну-ка плесни мне. Давай за нашу боевую краснознамённую! И за великого товарища Сталина!
Как волной подбросило из-за стола и Квасницкого, выпили втроём разом как один, Минин тяжело опустился на табуретку, всхлипнул вдруг для всех неожиданно, полез за новой папироской. Оба стояли над ним, виновато молчали, ждали, не осмеливаясь сесть.
– Натворил Михеич бед, чего уж там, – наконец выговорил капитан и влажные глаза растёр ладонью. – Теперь что ж… Теперь затаскают.
– Да, – участливо подхватил Жмотов и полез ручищами по столу за консервной банкой тушёнки, раздвигая и опрокидывая посуду. – Ты, Степаныч, сегодня весь как на ножах.
– Ты б его знал, как я… – горько покачал тот головой.
– Первый раз, что ли? – пожал плечами Жмотов, уронил на пол ложку, нагнулся, чертыхаясь, зашарил в темноте под ногами.
– Мы с ним столько хлебнули… И там, в окопах, и здесь уж, – бормотал своё Минин. – Не списали нас только из-за них… боевые заслуги. Я вот с протезом, а у него лёгкие – не в то место, не в кавалерию. Насквозь простреленные… Эх! Но, значит, нужны ещё были! Без нас-то вам, молодым, куда?..
Жмотов выпрямился, так и не отыскав ложки, посмотрел замутившимися глазами на капитана, ухватил всё же банку со стола, начал старательно зачищать дно коркой хлеба.
– Ну пришлют… ну проверят, – загудел он своё.
– Через два дня будут-с, – совсем трезвым голосом вставил, будто невзначай Квасницкий и пробор свой поправил, легонько пальчиком к голове прикоснувшись.
– Кто будет? – застыл с открытым ртом Минин.
– Проверяющие.
– Тебе откуда известно? – Жмотов и жевать перестал.
– Ты, Жмотов, вопросики свои для врагов народа побереги.
– Да ладно тебе, Игорёк.
– Не надо, не надо со мной таким тоном.
– Ответь, раз спросили, – набычился Минин на лейтенанта.
– Похорон завтра не ждите, – поморщился Квасницкий и опять своим пробором заинтересовался. – С проверяющими к нам едет их медик. Экспертизу они свою будут проводить.
Каким бы пьяным ни казался Жмотов, а на ногах держался крепко и соображал ещё прилично; только оказались они вдвоём на улице, он ткнул товарища в бок локтем и упрекнул с сожалением:
– Надо было тебе выскакивать, Игорёк? И не посидели толком. Водки-то сколько на столе осталось. Степаныч не пожалел, вон поляну какую накрыл по приятелю.