Провожая Люцеру в рай
Шрифт:
Какой-то необъяснимый импульс вдруг подстегнул Тёму взять у Вероники телефон, навести камеру на его Лесю и сделать снимок. Девушки заворожено смотрели на его манипуляции, и он торжественно показал им картинку на дисплее: теперь изображена была Алеся, и рыже-огненная кипящая масса доходила ей до пышной груди, скромно скрывая нижнюю часть округлостей.
– А-а… Свет, ты тоже… нормальненько так получилась, – прокомментировала Вероника.
– Это функция… новая, – сдавленным голосом произнес Артём, обретая постепенно некоторую уверенность, – я еще не до конца изучил… э-э… инструкцию, но, честное слово, Вероника, я не подозревал, что она была включена и… что ты в неё попадешь:
Вероника окинула его долгим изучающим взглядом и ответила:
– Ну, да, наверно.
Помолчав немного, добавила:
– Ладно, Несчастный, забавная у тебя мобила. А нашу фотку с Борисом, кстати, удали. Да и анимашку с неё тоже, если сохранилась, – добавила она, помахала им рукой и направилась к своему столику.
Артём выдохнул и пробормотал, сунув руки в карманы:
– Глупо получилось. Цветик, честное слово, я не ожидал, что она вдруг разденется… там… в телефоне… так… прилюдно. Блин! Дёрнуло ж выложить трубку на стол.
– Вот именно! Хвастаться меньше надо, целее будешь. – Алеся была настроена, однако, вполне миролюбиво. – Ну-с, что тут у нас на перекусить?
Тему сняли, и Артём ещё раз выдохнул с облегчением. Между тем, зал постепенно заполнялся новыми посетителями. Очевидно, что новыми они были для Алеси с Артёмом, а многие между собой были хорошо знакомы, и некоторые подходили к Веронике с Борисом поприветствовать завсегдатаев, обмениваясь рукопожатиями. Жизнь в этом заведении существенно отличалась от той, что оставалась за окном: другие реалии, и в воздухе царила атмосфера непринужденного благополучия и комфорта. Так и формируется элита, подумал с долей горечи Артём, ковыряя вилкой в морепродуктах под оливковым маслом. Трудно было представить, что когда-то – не так давно, в общем-то – приличные заведения в стране заполнялись исключительно неприличной братвой в возрасте от шестнадцати лет до двадцати-с-небольшим, и отовсюду неслась характерная речь, а со сцены в основном пели шансон. И где они теперь, те бравые воротилы жизни? Кого отстрелили, кто сам сошел, кто легализовался и вырос – но последних гораздо меньше: естественный отбор предполагает определенные лимиты на особей, заполучивших всё, сполна и сразу.
Артём стал ощущать себя несколько неловко, когда на него бросали мимоходом беглые взгляды господа и дамы, зашедшие сюда по привычке, просто поужинать. Очередной «мажор», ха.
В дальнем углу зала ненавязчиво играл маэстро за белым роялем, и мало кто из посетителей знал, что он исполнял анданте из концерта Моцарта «Для фортепиано №25 до-мажор». Да и незачем, наверно, им это было знать; но насколько себя увереннее чувствовала Алеся, слушая эту музыку и мысленно пробегая пальцами знакомые ноты, рожденные гением более двухсот лет назад.
Могли же люди! Без электричества и мусоропроводов.
Тот же официант принес им горячее. Алеся по достоинству оценила стейк: мясо мягкое, сочное, прекрасно сочетавшееся с красным полусухим, название которого она так и не уловила, но догадывалась, что Артём заказал что-то особенное, не из их обычного рациона. В голове потихоньку зашелестело, все люди улыбались только ей, и Артём был сегодня по-особенному притягательный и обворожительный: шутил, смеялся, рассказывал анекдоты – да и ладно, что она их уже читала где-то сто лет назад; и Леся, как завороженная, легко поддавалась его мягкому обаянию, не тревожась уже особенно из-за неестественного блеска его глаз и обозначившимися под ними тенями:
Они провели великолепный вечер. Алеся помнила, как они двигались вдвоём на площадке под звуки медленного вальса, у Артёма это получалось прямо как у того танцора, которому постоянно что-то мешает, но всё равно было весело, им все аплодировали, и ей даже на какое-то мгновение показалось, будто она выхватила из массы кружащихся вокруг лиц напряженный от зависти взгляд Вероники – да ладно, показалось! И Леся ощущала себя счастливой и умиротворенной, но… слегка одурманенной этим чудным напитком то ли семьдесят первого, то ли девяносто-лохматого года, явно набравшего крепость за всё это время в подвалах древних викингов, или норманнов, или просто каких-нибудь замечательных виноделов с берегов озера Абрау… Потом они поднимались в громадном лифте наверх, и она смотрела на себя в большое, на всю дальнюю стенку лифта, зеркало и строила рожицы Артёму, который обнял её сзади и целовал в шею, уши, затылок, плечи.
Смешной портье в несуразной тюбетейке встречал их на этаже, и провожал по выстланному мягким ковром коридору до их номера с деревянной вычурной табличкой «405», и отворил перед ними массивную дверь в двуспальные апартаменты, представившиеся ей поистине царскими: пышные кремовые кресла с могучими спинками, в которых, казалось, можно было утонуть; светлые плотные портьеры, открытые наполовину и придерживаемые алым кушаком, словно поясом запорожского казака; огромный, в полстены, теле-монитор, подле которого стоял стеклянный столик и на нём – живые цветы, веточка белой хризантемы, придававшей этому райскому шику оттенок уюта и домашнего комфорта.
Она не успела толком разглядеть спальню, потому что только лишь захлопнулась входная дверь, как Тёма увлек её туда, стягивая одежду, и она вся отдалась этому порыву, возносившему её в поднебесные дали, сначала медленно и осторожно, но потом всё выше и быстрее, быстрее и выше, и выше, еще выше и еще быстрее… Её пальцы непроизвольно стискивали тонкую ткань простыни, а голова металась между двух подушек, разбросанных в изголовье кровати, и ей казалось, что она вот-вот достигнет неба и коснется его кончиками своих пальцев, пока они вместе, наконец, не ощутили обжигающее прикосновение звезд, вдруг рассыпавшихся веером над ними в… приятном изнеможении.
Артём скатился на сторону взъерошенной постели, с трудом переводя дух.
– Ну ты и дьявол, – сумела произнести она, обессиленно закидывая руки вверх, за голову.
– А ты тигрица, – ответил он, повернулся к ней и нежно провёл мизинцем по обнаженной груди.
Что-то зашипело на полу в ворохе их одежд, и он вспомнил про свой телефон, который, должно быть, вывалился, пока они кувыркались. Артём медленно поднялся, нашел его под своими брюками и прочитал входящее сообщение: «Вам привет от 666rus, хотите ответить?» Он прошел в смежную комнату, сел в кресло и набрал ответ: «Кто это?», на что получил реплику, как пощёчину: «Это Вы, Артём».
Он был уверен, что не выпил сегодня столько, чтобы самому себе передавать приветы. Это, должно быть, была чья-то не очень остроумная шутка, но в тот момент ему недосуг было разбираться с перипетиями входящих и исходящих вызовов. Он отложил телефон в сторону, а в следующий момент получил в живот сокрушающий удар синтепоновой подушкой, прилетевшей в него из спальни: Алеся, опять вся боевая, как Чингачгук на коне, раскачивалась на широченной кровати, словно на батуте, готовя следующий заброс очередного снаряда в его сторону. Она пищала и улюлюкала, прикрывая рот ладошкой, радостно приветствуя свой меткий выстрел.