Проза отчаяния и надежды (сборник)
Шрифт:
Проснувшись, как и всегда, на рассвете, они вспомнили, какую славную одержали победу, и первым делом помчались на луг. Там, за лугом, находился небольшой холм, с которого можно было увидеть почти всю ферму. Животные добрались до вершины и в ясных утренних лучах солнца огляделись. Да, ферма принадлежала им — все вокруг принадлежало им! В диком восторге от этой мысли они принялись скакать от радости, совершая в возбуждении невероятные прыжки. Они купались в росе, набивали рты сладкой летней травой, подбрасывали вверх комья чернозема и упивались его волшебным запахом. Затем, обойдя все хозяйство, они в немом восхищении осмотрели пашню, луга, фруктовый сад, пруд и рощу. Казалось, никогда раньше не видели они всего этого и даже теперь с трудом верили, что отныне все это принадлежит им.
Вернувшись на хозяйственный двор, они молча остановились у дверей господского дома. Он тоже принадлежал им, но войти внутрь никто
После завтрака Снежок и Наполеон вновь созвали животных.
— Товарищи, — обратился к ним Снежок, — сейчас половина седьмого, и впереди долгий день. Сегодня мы начинаем сенокос. Но сначала нам предстоит сделать еще одно дело.
Свиньи сообщили: оказывается, за последние три месяца они научились читать и писать с помощью старого букваря, который принадлежал когда-то детям мистера Джонса, а потом был выброшен на свалку. Наполеон приказал принести банки с черной и белой краской и повел скот к воротам с пятью перекладинами, к тем самым, которые выходили на шоссе. Там Снежок (именно он научился писать лучше всех), зажав кисть в раздвоенном копытце, закрасил выведенные на верхней перекладине ворот слова «Господский Двор» и вместо них вывел: «Скотный Двор». Это было новое название фермы. Затем, вернувшись на хозяйственный двор, Снежок и Наполеон приказали принести лестницу и приставить ее к торцовой стене большого амбара. Они поведали собравшимся, что за те же три месяца благодаря научным изысканиям свиньям удалось свести основные принципы Анимализма к Семи Заповедям. Эти-то Семь Заповедей и будут сейчас начертаны на стене. Они станут раз и навсегда установленными законами, по которым отныне должны будут жить все животные фермы. Снежок не без труда — не так-то просто свинье удержаться на лестнице — вскарабкался наверх и при помощи Крикуна, который стоял несколькими ступеньками ниже и держал банку с краской, принялся за дело. Заповеди большими белыми буквами ложились на просмоленную стену так, чтобы их легко можно было прочесть с расстояния в тридцать ярдов. Вот они:
1. Каждый, кто ходит на двух ногах, — враг.
2. Каждый, кто ходит на четырех ногах или имеет крылья, — друг.
3. Животные не должны носить одежды.
4. Животные не должны спать на кровати.
5. Животные не должны употреблять спиртные напитки.
6. Животные не должны убивать себе подобных.
7. Все животные равны.
Текст был написан чрезвычайно аккуратно, без ошибок, если не считать, что слово «друг» было написано как «друк», а буква «с» в одном случае оказалась развернутой в обратную сторону. Снежок вслух прочел заповеди, чтобы их услышали все. Скот согласно кивал, а самые смышленые тут же заучивали правила наизусть.
— А теперь, товарищи, — крикнул Снежок, бросая кисть на землю, — на поля! Мы обязаны закончить сенокос раньше, чем делали это Джонс и его работники, пусть это будет делом чести для нас.
Но как раз в эту минуту коровы, которые давно уже вели себя беспокойно, громко замычали. Их не доили уже целые сутки, и они отчаянно страдали. Поразмыслив, свиньи послали за ведрами и довольно успешно справились с дойкой — их копытца, оказывается, вполне подходили для этого дела. Пенистое, жирное молоко заполнило аж пять ведер, на которые многие поглядывали очень и очень заинтересованно.
—
— Иногда Джонс подмешивал его в наш корм из отрубей, — пискнула одна из кур.
— Не отвлекайтесь, не отвлекайтесь, товарищи! — крикнул Наполеон, встав у ведер. — Мы решим, что делать с молоком. Сенокос — вот что важно! Товарищ Снежок возглавит вас. Я догоню через несколько минут. Вперед, товарищи! Сено ждать не будет!
И животные строем потопали в луга косить траву. А когда вечером они вернулись, выяснилось — молоко исчезло.
Глава III
О, как они работали, как потели, чтобы завершить сенокос вовремя! И труды их были вознаграждены. Сена накосили даже больше, чем ожидали.
Порой приходилось нелегко: ведь орудия труда были рассчитаны на людей, не на животных и, конечно же, мешало, что никто из них не умел стоять на задних ногах. Но, к счастью, свиньи были столь умны, что находили выход из любого трудного положения. Ну а лошади отлично знали каждую пядь земли в лугах и понимали, как разумнее косить и ворошить траву, гораздо лучше Джонса и его людей. Нет, сами свиньи не работали, но всем командовали и следили за работой других. Было совершенно естественно, что именно они взяли руководство на себя, потому что как раз свиньи обладали огромными познаниями. Боксер и Травка впрягались в косилку и ворошилку (ни о вожжах, ни о кнутах не могло быть и речи) и круг за кругом тащили их по лугу. А сзади шла одна из свиней и, смотря по обстоятельствам, покрикивала: «Но-о! Товарищ!» или «Тпру-у, товарищ!» Все, даже самые маленькие и безрогие, ворошили траву и сгребали сено, а утки и курицы, пока светило солнце, без устали сновали взад и вперед, перетаскивая в клювах подсохшие травинки. В итоге сенокос был завершен на два дня раньше, чем это удавалось обычно Джонсу и его работникам. И это был самый богатый сенокос, какой помнила ферма. Они не потеряли ни травинки: куры и утки зоркими глазами выискивали оброненные стебельки и тащили их в общую кучу. И ни одно животное не позволило себе съесть даже клочка сена.
Все лето работа на ферме шла как часы. При этом животные испытывали такое удовольствие, о каком раньше и не догадывались. А когда они ели, то каждый кус доставлял теперь истинное, острое наслаждение, поскольку отныне это была их собственная еда, которую они добыли сами и для себя, а не подачка прижимистого хозяина. Теперь, после изгнания никчемных людей-паразитов, всем доставалось больше еды. Конечно, животные еще были неопытны, но, несмотря на это, у них все равно оставалось больше свободного времени. Да, они встретились со многими трудностями. Например, осенью, когда они собрали зерно, им пришлось давить его копытами, как в давние времена, и сдувать мякину, поскольку на ферме не нашлось молотилки. Но и в этих случаях их выручали умные свиньи и невероятная сила Боксера. Боксер вообще вызывал всеобщее восхищение. Он и при Джонсе работал на совесть, а сейчас, казалось, трудился за троих. Бывали дни, когда едва ли не все на ферме ложилось на его плечи. С утра до ночи он что-то тянул, что-то толкал и всегда оказывался там, где было тяжелей. Он даже договорился с одним из петухов, чтобы тот по утрам будил его на полчаса раньше, чем остальных, и до начала трудового дня вкалывал там, где особенно требовалась его сила. «Я буду работать еще упорней!» — приговаривал он, встречаясь с любой трудностью, с любой неудачей. Эта фраза стала его девизом.
Впрочем, каждый на ферме отдавал делу все, что мог. Куры и утки, к примеру, убирая урожай, сберегли пять бушелей пшеницы, только подобрав опавшие зернышки. Никто не воровал, не ворчал из-за лишнего куска, а споры, драки и взаимная зависть, обычные в старые времена, почти исчезли. Наконец, никто — или почти никто — не отлынивал от работы. Правда, Молли неохотно вставала по утрам и частенько уходила с поля раньше положенного срока, ссылаясь, скажем, на попавший в копыто камень. И поведение кошки бывало своеобразным. Во всяком случае, животные скоро заметили, что, как только нужно было работать, кошка куда-то исчезала. Она пропадала часами и как ни в чем не бывало вновь объявлялась во время обеда или вечером, к концу трудового дня. Впрочем, у нее всегда находились такие веские причины отсутствия, а кроме того, она так мило мурлыкала, что усомниться в ее добрых намерениях было просто невозможно. Лишь осёл старина Бенджамин, казалось, совершенно не изменился со времен Восстания. Он по-прежнему, как и при Джонсе, трудился медленно и упорно, не отказываясь ни от какой работы, но и не напрашиваясь на сверхурочные. О Восстании, о его результатах, осёл предпочитал помалкивать. А когда его спрашивали, лучше ли ему живется теперь, без Джонса, он говорил в ответ одно и то же: «Ослы живут долго. Никто из вас не видел еще мертвого осла». Ответ звучал загадочно, но приходилось довольствоваться именно им.