Проза отчаяния и надежды (сборник)

Оруэлл Джордж

— Я этого не понимаю. Я никогда бы не поверил, что такое возможно у нас. Наверное, мы допустили какую-то ошибку. И выход из создавшегося положения я вижу в том, чтобы работать еще упорнее. С сегодняшнего дня я буду вставать по утрам на час раньше.

Он развернулся и медленной рысью двинулся к карьеру. Там, до того как отправиться спать, он набрал два воза камней и перетащил их к мельнице.

Животные жались к Травке и молчали. С холма, где они лежали, открывался вид на всю окрестность. Они могли охватить взглядом почти всю ферму — длинное пастбище, спускавшееся к шоссе, луга, рощу, пруд с питьевой водой, распаханные поля, где уже зеленели упругие молодые колосья, красные крыши усадебных построек и дым, клубящийся над трубами. Был ясный весенний вечер. И трава, и зазеленевшие живые изгороди были словно позолочены лучами заходящего солнца. Никогда еще ферма не казалась им таким желанным местом, и они с удивлением вспоминали, что это их ферма, каждая пядь здесь принадлежит им. Травка глянула вниз, с холма, и глаза ее наполнились слезами. Если бы она могла выразить свои мысли,

то она сказала бы, что вовсе не к этому стремились они, когда много лет назад посвятили себя борьбе против тирании людей. Эти сцены ужаса и бойни совсем не то, чего ждали они в ту ночь, когда Старый Майор впервые призвал их к Восстанию. И если воображение рисовало ей будущее, то этим будущим было общество животных, освободившихся от голода и кнута, общество, где все равны, где каждый работает по способностям, где сильные защищают слабых, как защитила она выводок утят своей ногой в ту ночь, когда произносил речь Старый Майор. Но вместо этого — она не могла понять, почему так случилось, — пришло время, когда никто не решается высказать свои мысли, когда всюду рыщут страшные рычащие псы и когда ты обязан смотреть, как твои товарищи признаются в ужасных преступлениях, а после этого их рвут на куски. Нет, у нее даже мысли не возникло о бунте или неповиновении. Она знала: несмотря ни на что, им все равно живется лучше, чем при Джонсе, и прежде всего надо не допустить возвращения людей. И что бы ни случилось, она сохранит преданность ферме, будет упорно работать, исполнять приказы, честно подчинятся Наполеону. И все же не на это надеялась, не ради этого работала она и другие животные. Не затем они строили ветряную мельницу и стояли под пулями Джонса. Вот о чем думала Травка, хотя слов, чтобы выразить свои мысли, у нее не было.

В конце концов, считая, что это хоть как-то заменит недостающие слова, она принялась напевать «Скотов Англии». Животные, лежавшие вокруг нее, очень мелодично, тихо и печально пропели эту песню три раза подряд — так они еще никогда не пели.

Когда заканчивали ее в третий раз, перед ними вырос Крикун в сопровождении двух псов. По его виду можно было понять, что он собирается сообщить нечто очень важное.

— Специальным декретом Товарища Наполеона, — объявил он, — «Скоты Англии» упраздняются. С сегодняшнего дня петь ее запрещено.

Животные были ошеломлены.

— Но почему же? — закричала Мюриэль.

— Эта песня не нужна больше, товарищ, — разъяснил Крикун. — «Скоты Англии» — песня Восстания. Но Восстание уже победило. Сегодняшняя казнь предателей — последний штрих. Враги, как внешние, так и внутренние, разгромлены. И потом, в «Скотах Англии» мы выражали наши чаяния о совершенном обществе будущего. Но теперь это общество построено. Песня потеряла всякий смысл.

Хотя все были и без того запуганы, кое-кто из животных, возможно, и решился бы протестовать, но тут овцы начали свое привычное: «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо». Они беспрерывно блеяли несколько минут, и это положило конец всяким дискуссиям.

Итак, песня «Скоты Англии» больше никогда не исполнялась. Вместо нее поэт Меньшой сочинил другую, которая начиналась словами:

Мой Скотный Двор, мой Скотный Двор, Вредить тебе — стыд и позор!

Эту песню стали исполнять по воскресным утрам после подъема флага. Но почему-то ни слова, ни мотив не пришлись так по сердцу животным, как «Скоты Англии».

Глава VIII

Через несколько дней, когда ужас, вызванный кровавой расправой, притупился, кое-кто из животных припомнил — или подумал, что припоминает, — что Шестая Заповедь гласила: «Животные не должны убивать себе подобных». И хотя никто не осмелился заявить об этом в присутствии свиней или собак, многим показалось, что свершившиеся убийства идут вразрез с этим заветом. Травка попросила Бенджамина прочесть ей Шестую Заповедь, а когда осел, как всегда, заявил, что не желает впутываться в такие дела, привела Мюриэль. И Мюриэль прочитала ей эту заповедь. Она гласила: «Животные не должны убивать себе подобных беспричинно». Каким-то образом последнее слово выпало из памяти животных. Но теперь все убедились, что заповедь отнюдь не нарушена: предательство вступивших в сговор со Снежком было веской причиной казни.

Весь этот год животные работали еще усерднее, чем раньше. Необходимо было восстановить к намеченному сроку ветряную мельницу, сделав ее стены в два раза толще, в то же время надо было управляться и с текущими работами на ферме, а это требовало колоссальных усилий. Иногда животным казалось, что они работают теперь больше, а кормят их хуже, чем во времена Джонса. Каждое воскресенье Крикун, поддерживая раздвоенным копытцем длинный лист бумаги, зачитывал им бесконечные цифры, из которых получалось, что производство всех видов продовольствия увеличилось на 200, 300 или 500 процентов — смотря по обстоятельствам. У животных не было оснований подвергать сомнению эти цифры, тем более что они уже смутно помнили, как обстояли дела до Восстания. И все равно случались дни, когда они предпочли бы, чтобы было поменьше цифр и побольше еды.

Все приказы отдавались теперь либо через Крикуна, либо через других свиней. Наполеона видели не чаще чем раз в две недели. А когда он появлялся, то кроме собак его сопровождал также и черный петух, который шел впереди и исполнял роль трубача — издавал оглушительные «кукареку!» перед каждой речью Наполеона. Говорили, что и в господском доме Наполеон жил в отдельных покоях. Ел он теперь в одиночестве, а прислуживали ему две собаки. Причем всегда пользовался фарфоровым обеденным сервизом фирмы «Краун Дерби», который свиньи нашли в стеклянном буфете в гостиной. Было также объявлено, что отныне салют из ружья будут производить и в день рождения Наполеона, а не только в дни двух ранее установленных праздников.

Наполеона уже никогда не называли просто «Наполеоном». В официальном обиходе прибегали к такой формулировке: «наш Вождь, Товарищ Наполеон». Но свиньи изобретали такие титулы: «Отец всех животных», «Гроза людей», «Защитник овец», «Друг утят» и тому подобные. В своих речах Крикун любил ссылаться на мудрость Наполеона, на его доброе сердце, на то, как горячо любит Вождь всех животных, где бы они ни жили, и особенно тех несчастных, которые все еще пребывают в невежестве и рабстве на иных фермах. И при этих словах Крикун не скрывал слез, катящихся по его щекам. Стало привычным приписывать Наполеону все достижения и успехи, просто удачу. Нередко можно было услышать, как курица говорила подруге: «Под руководством нашего Вождя, Товарища Наполеона, я снесла пять яиц за шесть дней» — или как две коровы, пьющие воду из пруда, признавались: «Какой вкусной стала вода благодаря руководству Товарища Наполеона!» Впрочем, общее настроение всех обитателей фермы выразил Меньшой в стихотворении «Товарищ Наполеон»:

О лучший друг всех сирот! О тот, кто счастье дает! Корыта нашего царь! Пылает в душе законная гордость, когда я зрю, Как утреннюю зарю, Твой лик, твое слышу «Хрю!», Товарищ Наполеон! Не ты ли даватель всего? О, как любит скотов естество Обильный харч дважды в день, на свежей соломе сон! Большой или малый скот Спокойно спит и жует, Ведь нас к победе ведет Товарищ Наполеон! Когда б я имел сынка, малюсенького сосунка, Пусть будет всего лишь с бутылку, всего лишь со скалку он, Но в нем должна быть всегда Вера в твой гений тверда, И пусть пискнет впервые он — да! — «Товарищ Наполеон!» [7]

7

Перевод А. Воронова.

Наполеон одобрил эти стихи и приказал написать их на стене большого амбара, напротив той, где были написаны Семь Заповедей. А Крикун тут же изобразил белой краской профиль Наполеона.

Тем временем, при посредничестве Уимпера, Наполеон вел сложные переговоры с Фредериком и Пилкингтоном. Штабель леса все еще не был продан. Из двух претендентов Фредерик проявил наибольшее желание купить лес, но никак не давал настоящую цену. Снова распространились слухи, что Фредерик и его люди готовятся напасть на Скотный Двор и разрушить ветряную мельницу, строительство которой возбуждало в нем жгучую зависть. Было известно, что Снежок по-прежнему скрывается на ферме Пинчфилд. И вдруг в середине лета новое тревожное признание — три курицы, раскаявшись, поведали, как под влиянием Снежка они вступили в сговор, чтобы убить Наполеона. Их казнили немедленно, и, чтобы обеспечить безопасность Наполеона, были приняты новые меры. Его постель по ночам охраняли теперь четыре собаки, по одной в каждом углу спальни, а юный поросенок по имени Моргун получил приказ пробовать пищу, которую готовят для Наполеона, чтобы того не отравили.

Примерно тогда же было объявлено, что Наполеон договорился продать штабель леса мистеру Пилкингтону. Наполеон собрался также заключить между Скотным Двором и Фоксвудом долгосрочное соглашение об обмене кое-какими товарами. Теперь отношения между Наполеоном и Пилкингтоном, хотя они и поддерживались только при посредничестве Уимпера, стали почти что дружественными. Скоты не доверяли Пилкингтону, поскольку он все-таки был человеком, но тем не менее предпочитали иметь дело с ним, а не с Фредериком, которого и боялись, и ненавидели. К концу лета, когда близилось к завершению строительство ветряной мельницы, слухи о неизбежном вероломном нападении на ферму усилились. Рассказывали, что Фредерик планирует бросить на Скотный Двор двадцать человек, вооруженных ружьями, что он подкупил уже судей и полицию и они возражать не будут, если ему удастся захватить документы, устанавливающие право собственности на ферму. Более того, из Пинчфилда доходили страшные факты зверского обращения Фредерика с домашним скотом. Он до смерти запорол старую лошадь, впроголодь держит коров, швырнул в печь собаку, а по вечерам он развлекается тем, что заставляет драться друг с другом петухов, в шпоры которым укреплены осколки бритвенных лезвий. Кровь закипала от ярости в жилах свободного скота, когда они слышали, как издеваются над их товарищами, и порой они громко требовали позволить им, в свою очередь, напасть на ферму Пинчфилд, чтобы прогнать оттуда людей и освободить своих братьев. Но Крикун советовал избегать необдуманных действий и призывал положиться на дальновидную стратегию Товарища Наполеона.