Шрифт:
Самуил Яковлевич Маршак
Проза разных лет
ЗИМОВЬЕ НА ЮГЕ
Рассказ
Канун Нового года в южном курортном городе. Вчера еще в воздухе пахло весной, а сегодня обычный зимний день. В городском саду скорбно опустели длинные скамейки. На ветвях - иней. С набережных сюда долетают холодные брызги разбушевавшихся волн.
Больные редко выходят к своим креслам на балконах. На юге холод кажется истинным проклятьем божьим, и в этом духе обмениваются впечатлениями люди, встречающиеся на улицах.
Но и в южном зимующем городе чувствуется близость Нового года. Магазины бойко торгуют, а в семейных домах, где есть дети, можно видеть обычное предпраздничное оживление.
В нашем доме семейных квартир нет. В верхнем этаже одиноко грустит барышня-хохлушка, очень больная, но из больных самая привлекательная и кроткая. С ней рядом комнату снимает туберкулезный молодой человек, ширококостый, большой, но с бледным, потерянным лицом. Эти два жильца сейчас, как и всегда, тихо сидят в своих комнатах. Изредка в тишине раздается то кашель барышни, сопровождаемый легким отзвуком ее нежного, грудного голоса, то сердитый и нетерпеливый кашель молодого немца.
Нижний этаж грустит по-своему. Здесь чаще всего попадаются люди здоровые, но чувствующие себя одержимыми всеми недугами мира. С ними находятся их близкие, уверовавшие в эти призрачные болезни: тут и заботливые жены, и вечно испуганные родители, и нежные сестры.
Мой сосед - бывший земский начальник, когда-то кутила и весельчак, а теперь не то добровольный инвалид, не то ребенок.
Сейчас он отправляется в водолечебницу и, недовольный холодом зимнего дождя, делает плачущую гримасу. Наконец вспоминает, что болезнь дает ему право взять извозчика, хотя бы и для пути в несколько шагов.
– Послушайте, - говорит он мне расслабленным голосом.
– Если вам у нас не скучно, - пауза и вздох, - то приходите к нам встречать Новый год. Мы получили этакого великолепного гуся с яблоками.
Минутное увлечение, а затем тяжкая реакция и вздох.
Я жду его в лечебнице, и мы вместе отправляемся домой.
В комнате у него тепло, но эта теплота какая-то больничная, как от фуфайки.
– Эмма, - говорит он жене, - доктор сказал, что я выгляжу сегодня гораздо лучше. Но сам я чувствую, что сегодня непременно повторится сердечный припадок!
Красивая Эмилия Васильевна озабоченно смотрит на него, а затем спокойно и не спеша готовит ему холодный компресс на сердце.
С компрессом на груди Евгений Аркадьич начинает хлопотать около елки и убирает ее, очень искусно работая тонкими пальцами. А спокойная Эмилия Васильевна идет заниматься своим деревенским гусем.
Приближаются сумерки, и к обеду приходят гости - барышня-хохлушка и молодой немец.
За обедом едят много. Жареный гусь из имения долгое время высится на блюде, несмотря на огромные розданные порции.
Из другой комнаты светится елка, увешанная самыми; причудливыми безделушками. К обеду подается коньяк, но настоящего праздничного веселья не создается.
Евгений Аркадьевич рассказывает анекдоты из своей деревенской деятельности: как он судил крестьян, как он расправлялся с мордвой, "с которой иначе нельзя".
Девушка-хохлушка несочувственно смотрит на него, но молодой немее все время добродушно улыбается,
Расходятся. Молодой немец идет домой и пишет родным поздравления на красных, раскрашенных открытках. Его комната поражает своей белизной и чистотой, - совсем больничная палата. Изредка он прислушивается к кашлю молодой девушки, и лицо его становится каким-то бессмысленно-нежным. Потом опять принимается за писание и лукаво улыбается.
Вдруг шаги и стук в дверь: Эмилия Васильевна, Евгений Аркадьич, ряженые. Плотные формы Эмилии Васильевны всячески протестуют против тесного военного костюма, который она напялила на себя.
– Эх, на тройке бы!
– истерически восклицает муж. Жена пользуется моментом и говорит:
– Милый, поедем в деревню. Там и покатаемся всласть!..
На зов приходит молодая барышня-хохлушка. (Ее усиленно звал Евгений Аркадьич.)
Он предлагает ей танцевать. Она отказывается, смеется и кутается в шаль.
– Я так давно не думала о танцах!..
– Скажите, - обращается к немцу Евгений Аркадьич.
– Ведь у вас сегодня будни? Ваш Новый год был тринадцать дней тому назад по новому стилю.
Немец, который твердо решился не выходить сегодня из праздничного настроения, отвечает ликующим тоном:
– О, нет! Я ведь не из Германии, а из Прибалтийского края. У нас старый стиль!
– Разве вы не из Швабии?
"Швабия" почему-то приводит немца в состояние несколько раздраженное.
– Я родился в России.
Больные любят ссориться. Кроме того, им, как и всем людям, хочется иногда поиздеваться над слабейшим.
– Может быть, и в России. Но почему у вас чухонское произношение и несколько монгольский тип?
– В вашем языке и в вас самих, - выпаливает немец, - много монгольского! Ведь вы - татары. Да, да, татары.
– Пусть так!
– говорит Евгений Аркадьич.
– А скажите, Давно ли вы закрыли свою булочную в Риге?
– Вы русский грубиян!
– орет немец.
– Ну, ну, Эйтель-Тэйтель. Не ругайся! А не то я...
Они уже стоят друг против друга в самых угрожающих позах.
Сжатые кулаки немца, желтые и костлявые, напоминают два детских черепа.
Он тяжело дышит. Его успокаивает молодая барышня. Между тем и Евгений Аркадьич схватился за сердце. Улыбавшаяся за минуту пред тем Эмилия Васильевна уводит мужа вниз.
Они возвращаются к себе в комнату.
Поговорив с взволнованной барышней, я спускаюсь к ним и сижу в кресле.
Зажигают елку, раздают подарки, угощают конфектами. Но в этом доме нет детей, а без детей на елке, как бы это выразиться помягче, скучно...