Проза разных лет
Шрифт:
Как ни был авиатор туг на соображение и неразвит, он, не смущаясь, ответил порту:
– Странно... У вас такой вкрадчивый голос и так много женственности. Знаете" мне начинает казаться, что со мной и на этот раз беседует дама....
Сказав это, авиатор отвернулся от толпы назойливых собеседников и вгляделся в далекую точку горизонта. Он напряженно о чем-то думал. Думал, может быть, о товарищах своих, перемахнувших через высокие горы, перелетевших из Парижа в Мадрид, в Рим. Над Пиренеями на них напали орлы, вступившие в безнадежное сражение с новыми птицами, как смелые горные племена с полчищами могущественной державы.
Но авиатор размышлял об этих делах вовсе не так образно, как мы сейчас. Он только соображал с приблизительной точностью, мог ли бы он сам, со своей машиной и при известных качествах своего мотора, совершить такой же перелет...
ПОД ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫМ МОСТОМ
На Лондонского дневника
Излюбленный мной "Дворец Картин" - "Picture Palace" (так называются в Лондоне кинематографы) находится в самой мрачной части Ист-Энда. ЗРительный зал его помещался под мостом городской железной дороги.
Непривычные зрители цепенеют от ужаса, когда над их головами с удвоенным грохотом пролетают поезда. Помещение напоминает сумрачные и колоссальные конюшни. Грязь там невероятная! В подражание Данте над дверями "Дворца" можно было бы начертать следующую надпись: "Оставь брезгливость всяк сюда идущий" {1}. Но вместо этой надписи над входом жирнейшей краской намалевано следующее: "Входная плата - 1 пенни".
Воскресный день. Сумерки наступают рано. В четыре часа или даже раньше день начинает умирать. Фабричные девушки группами и парами выходят "на гулянье" - на тротуары сырой и грязной улицы Ист-Энда. Раздается отрывистый говор и истеричный смех. Зажгли газ.
У входа в кинематограф, где красуется надпись "1 d." (1 пенни), невероятная давка. В толпе преобладают дети, главным образом, мальчики. У всех у них отложные белые воротнички, - правда, подчас весьма черные, - а на головах серые кепки. Руки засунуты в карманы штанов. Губы сложены для свиста. В ожидании очереди они весело насвистывают популярные в Ист-Энде мелодии и вообще ведут себя вполне непринужденно и независимо.
Есть среди них и совсем малыши. Эти ждут открытия дверей, засунув указательный палец в рот и задумчиво глядя куда-то в сторону. Нетерпение обнаруживают только грудные младенцы, которых матери принесли сюда за полной невозможностью оставить их дома. Младенцы жалобно пищат, и иные кричат до хрипоты.
Заветная дверь открылась. Три четверти огромного зала заполнила детвора. Задребезжал рояль; на верхушке экрана замелькали ступни чьих-то ног; потом ноги исчезли, и, наконец, вся дрожащая и волнующаяся, как студень, картина заняла свое настоящее место - во всю длину и ширину Экрана.
Действие картины происходит в джунглях... О, дети знают и любят джунгли и ждут от этой картины много интересного.
Среди невысоких зарослей стоит избушка. В ней живут старик и старуха с молодой дочерью, а также их работник. Работник и дочь влюблены друг в друга. Но приезжает какой-то богатый всадник в пробковом шлеме и просит руки молодой девушки. Узнав от девушки о ее любви к другому, благородный всадник ставит ногу в стремя, заносит над седлом другую ногу - и через мгновение скрывается в далеких зарослях.
Вослед исчезнувшему всаднику раздается гром бурных аплодисментов со скамей детворы. Мне кажется, это - единственный кинематограф в Лондоне, где в обычай введены аплодисменты.
Молодые люди, что на экране, поженились. Живут своим домком, правда, не совсем тихо и уютно: среди тигров, львов, диких кабанов и прочих милых соседей.
Как в мелкой речке в ясный день мелькает рыбешка, так в глубине зарослей то и дело шныряют тени свирепых животных. Дети встречают и провожают их дружным ликованием.
Итак, "молодые" живут припеваючи. Но вот к ним приезжает тот же самый всадник в пробковом шлеме и по праву старого друга целует молодую женщину. Ревнивый муж ее хватает ружье и убегает в джунгли. На детских скамьях кинематографа - неописуемое волнение... Ведь подумать только, из-за чего хорошие люди могут иногда поссориться!
В результате молодая жена уезжает к родителям. В хижину забираются львы и устраивают там свое логовище. А господин в пробковом шлеме отправляется на поиски оскорбленного мужа.
Вот они встречаются и мирятся.
Подготовленный предыдущими аплодисментами, я жду в этот миг самых бурных кликов восторга. И, действительно, в зале стоит буря, которую может заглушить только грохот проходящего наверху поезда.
Одно только не вполне ясно для меня. К кому или к чему относятся аплодисменты этих восторженных зрителей? К директору, поставившему хорошие картины? Или к актерам, исполняющим свои роли для кинематографической ленты? О нет! Эти аплодисменты непосредственно приветствуют высокие человеческие добродетели и достоинства: великодушие, благородство, бескорыстие, самопожертвование, смелость...
Но гаснет последняя картина бесконечной воскресной программы. На экране ярко вспыхивает марка кинематографической фирмы - петух. Веселая аудитория отвечает дружным "кукареку!".
Зажигают огни. Представление окончено и будет еще повторено раз пять или шесть в течение одного дня. Взрослые зрители уходят, но на детских скамьях подымается бунт. Мальчишки не желают уходить. Служители гонят их со скамей, но они, обежав весь зал, с гулом и свистом возвращаются к своим насиженным местам.
Английские уличные дети - свободный и независимый народ. На улицах им не воспрещено петь, свистать, гикать, надевать причудливо-раскрашенные маски и даже драться. В компании своих товарищей каждый из них совершенно неукротим и бесстрашен. В одиночку же несколько другое дело. Вероятно, родительские побои приучили детей Ист-Энда внезапно вздрагивать и судорожно заслоняться рукой в ответ на неожиданный вопрос, обращенный к ним случайным прохожим.
Но под железнодорожным мостом они были представлены в огромном количестве. Поэтому они решили не сдаваться.