Проза разных лет

Маршак Самуил Яковлевич

С высот Тинтаджеля, находящегося на берегу Атлантического океана, американцы катят в просторных и бесшумных автомобилях к низкому побережью Ла-Манша, пересекая северо-восточную полосу Корнуолла и стремясь в веселый город Фой.

Фой мало похож на английские города; он больше смахивает на французские курорты. Многоэтажные отели его, вытянувшиеся в ряд, глядят своими вычурными фасадами со множеством балконов на реку Фой, где с утра до вечера дремлют белые паруса, медленно движутся тяжелые пароходы, зашедшие с моря; скользят по поверхности воды, как по суху, беспокойные моторные лодки.

Фой

не только "туристский" городок, но и приморский, торговый. В отдаленной части его, выходящей на ту же реку, слоняются или стоят группами разноплеменные матросы, - в синих и темных блузах, в матросских фуражках с лентами всех, цветов, прикрепленными сзади или сбоку, а иногда и без лент. Все эти бравые ребята отличаются на берегу каким-то недоумевающим, никчемным видом, будто не знают, куда приклониться. В их толпе нередко попадается высокий, здоровенный негр, приехавший с африканского берега, или маленький, желтокожий, задорно смеющийся "ласкар" {Моряк-индиец (от англ. Lascar).}, завезенный сюда с берегов Индо-Китая.

Придя по торной дороге из Тинтаджеля в Фой и состоя в числе "небогатых туристов", я по неопытности стал искать пристанища во всяких "Ривьерах", "Атлантах" и других великолепных отелях на главной улице. Затем, осведомившись о ценах, я поспешил завернуть в боковые улицы.

По мере отдаления от центра, вывески становились все причудливее и загадочнее. Таким образом, я понемногу докатился до "Головы короля", "Ячменного колоса", "Черной" и "Белой лошади". В этих гостиницах нет того мертвого, леденящего кровь спокойствия, которое царит в "Атлантах" и "Ривьерах". В их нижних этажах неизменно помещается "бар", откуда разносится по всему дому гул сиплых голосов и бестолковый стук пивных кружек. Но и в эти злачные места летом проникает лихорадка цен, вызываемая приездом туристов.

Потеряв всякую надежду на ночлег, я случайно поднял глаза и прочел на одной из вывесок:

"Отдых моряка".

Название показалось мне хотя и не лишенным оригинальности, но ничуть не более многозначительным, чем "Птица в кулаке" или "Парень в синей куртке".

Не успел я перешагнуть порог гостиницы, как меня приветствовало почтительное:

– Чего изволите, сэр? Пожалуйте сюда, сэр!

Высокий джентльмен, в необычайно длинном фраке, со строгим и безжизненным лицом, окаймленным с двух сторон седыми бакенбардами, овладел моим чемоданом.

– Найдется ли у вас для меня комната с постелью?

– Разумеется, сэр. Я полагаю, господин может занять капитанскую каюту, не правда ли, Мери?
– обратился он к нестарой женщине, бойкого вида, находившейся на верхних ступеньках лестницы.

– О, да! Каюта капитана сегодня свободна, - ответила женщина.

– Вас не потревожит, сэр, - предупредил меня седовласый джентльмен, если по соседству с вами окажутся матросы? Вы знаете, эти люди, когда входят, сильно стучат сапогами, а иногда подымаются среди ночи для того, чтобы попасть на пароход.

– Нет, меня это не пугает.

Комната моя оказалась крохотной каморкой.

Но по соседству с ней находились еще меньших размеров клетушки без окон. В них не было ничего; кроме кровати, или, вернее, койки. А у меня в комнате было и окно, и столик, и умывальник.

Из окна открывался чудесный вид. На закате залитая розовым сиянием река разукрасилась парусами и флагами. Поблескивая веслами, скользили вереницы лодок.

Но зачем это в конце террасы, примыкающей к нашему дому и далеко вдающейся в реку, водружена высокая мачта? Очевидно, "Отдых моряка" не случайное название гостиницы. Не предназначается ли она специально для моряков? Не принял ли меня почтенный джентльмен за какого-нибудь шкипера или помощника капитана?

На столике оказалась книга в черном тисненом переплете. Развернул Библия. На стенах были развешаны узорные полотенца, на которых вместо обычных пожеланий "спокойной ночи" или "приятных сновидений" были вышиты отрывки молитвенных текстов.

На одном было выведено:

"Да святится имя твое".

На другом:

"Но избави нас от лукавого",

и так далее.

Разглядывая эти надписи, я впервые сообразил, что одна из комнат нижнего этажа, мимо которой я проходил, сильно напоминала молельню. Конечно, для какой же иной цели могли там находиться длинные, во всю комнату, скамьи и маленькое возвышение в виде амвона?

Я вышел исследовать коридор. В каждой из маленьких клетушек, двери которых открывались в коридор, неизменно находилась книга в тисненом переплете. Из окна коридора можно было наблюдать тесную, людную уличку. Среди толпы разноплеменных матросов взгляд мой случайно отыскал седовласого джентльмена, стоявшего на тротуаре. Он вышел на улицу, как был, - путаясь в длинном фраке, без шапки, - и пристал к какой-то группе матросов, видимо, слонявшихся без дела.

– Что же, зайдем, господа, на пятнадцать минут?
– услышал я его скрипучий голос.

Матросы что-то пробормотали, рассмеялись и пошли своей дорогой.

Мой хозяин только немного нахмурился и, растерянно обернувшись, тронул за руку молодого черномазого матросика, также проходившего мимо.

– Не зайдете ли вы сюда?
– сказал джентльмен, указывая на дверь своего дома.
– Вы найдете здесь хорошую постель, сытный ужин и можете принять участие в нашей вечерней молитве.

– Non, non, monsieur! {Нет, нет, господин! (франц.).} - ответил матросик, заметно сконфузившись, и проследовал дальше. Очевидно, и у него были другие планы на вечер.

Мой хозяин пытался было адресоваться к другим морякам, предлагая им свой гостеприимный кров, но точно так же потерпел фиаско. Разочарованный, он воротился домой, в сопровождении единственного негра, высокого и необыкновенно мрачного.

У меня явилось смутное предчувствие, что через несколько минут я услышу размеренные, старческие шаги по лестнице, ведущей в мой этаж. Но я успел заблаговременно забраться к себе в комнату, запереть дверь и улечься в постель, притворяясь спящим. В скором времени я и в самом деле услышал шаги, затем кашель, а спустя минуту костлявая рука постучала в мою дверь.