Прозрачные Драконы
Шрифт:
Эндри не стал дожидаться, пока капитан Гилврэй выйдет из конюшни, сломал печать на маленькой папке и обнаружил приглашение на ночной бал в честь принцессы Сентерри.
— Подписано: Гаральдин, король Глэсберри и княжества Мидландс, монарх-подчиненный славной Сарголанской Империи, — прочитал он вслух.
— Разрази меня гром, монарх знает, что я существую, — воскликнул Костигер.
Оказалось, что приглашены все, кто принимал участие в защите принцессы в Кловессере. Пока полутемные казармы оглашали свист плетей и пронзительные крики Уоллеса, рекконы спустились к лоханям, из
Костигер присвистнул, увидев спину Эндри.
— Вас пороли, сир! — закричал он.
Эндри пожал плечами: — Да.
— Вы были виновны?
Эндри подумал. Если позволить им думать, что все произошло по несправедливости, вряд ли это повредит, решил он;
— Я говорю, что виновен, значит, виновен.
— Прикрывали друга, так? — громко произнес Костигер.
— Я сказал, я был виновен.
— Теперь внимательно послушайте, сир. Если вы прикроете кого-нибудь еще раз, я ударю вас в лицо. Понятно?
— А, это вовсе не обязательно.
— Не думайте об этом, просто помните.
Костигер расправил свой плащ, который больше не был черным.
— Эй, с моим плащом что-то не так, — сказал он.
— Он такой же, как у всех нас, — ответил Эссен. — Его настоящий цвет — оливковый зеленый.
Костигер вылил грязную воду из лохани и снова начал взялся на ручку насоса.
— Сир, сколько плетей? — спросил он Эндри.
— Пятьдесят.
— Я получил двести, — произнес Костигер, с гордостью демонстрируя свою спину.
— Взял вину на себя? — спросил Эндри, осторожно подбирая слова.
— Нет, помочился на командирскую постель, сир.
— Говорят, после ста уже ничего не чувствуешь.
— Нет, сир, чувствуешь, только по-другому.
Уже давно наступила полночь, когда они закончили с починкой, чисткой и мытьем и решили, что пора лечь поспать.
— Эй, Эссен, — услышал Эндри где-то в темноте.
— Да, Кости?
— У меня ощущение, словно перед жестокой битвой.
— У меня тоже.
— Что следует сказать, если король заговорит со мной?
— Смейся его шуткам и называй его королем.
— Лучшая форма обращения — «Ваше величество», — посоветовал Эндри. — Теперь давайте спать, парни. Мы же уже два дня без сна. Это все равно что пойти на танцы, разница лишь, что вход будет бесплатным и все, кроме нас, очень богаты.
На следующее утро Уоллес поспешно объяснял рекконам правила поведения на балу. Он все еще испытывал боль, поскольку, хотя он и получил всего пять плетей, тот, кто порол его, делал это не в первый раз и разрывал кожу с каждым ударом.
— Но я ведь рассказал лишь то, что видел! — продолжал стоять на своем Уоллес.
— Другой человек воспринял это иначе, — сказал Эссен. — Тот, кому капитан поверил.
— Если я когда-нибудь узнаю, кто это был, отбивную котлету из него сделаю. А сейчас так: если к тебе подойдет человек с красной перчаткой, поклонится и возьмет за руку, что ты сделаешь, Костигер?
— Я врежу ему по лицу, сир. Моя мама предупреждала меня о…
— Нет, нет, еще раз нет! Тот человек — представитель высокопоставленной леди, которая желает с тобой танцевать.
— Ох. А если она скажет «да»? — спросил Костигер, чувствуя себя в замешательстве.
— Ты проверяешь свою программку и смотришь, каким будет следующий танец, и знаешь ли ты шаги. Нынешний бал предполагает, что будет много военных, ведь чествуют героев, поэтому танцы планируются самые обычные.
— Ого, а что за герои?
— Это мы, ты, тупоголовый, грязный идиот! Итак, танцы. Музыканты сыграют галоп, рил, будут исполняться танцевальные мелодии с преобладанием ударных и с жестким ритмом. В общем, все то, что нравится солдатам и их девицам.
— Я знаю их.
— Ну, тогда одной проблемой из сотни меньше. Остаются еще девяносто девять.
К середине дня дело пошло на поправку. Рекконы могли исполнить почти все танцы, значащиеся в программке, вложенной в приглашение, знали правила поведения. Теперь настала пора учить их есть и пить за столом. Эндри решил, что необходимо дать им тренировку по фехтованию, подумав, что если они хорошенько устанут, то будут меньше нервничать. К исходу пятого часа пополудни рекконы мыли друг друга в лохани и сравнивали старые шрамы. Сандер смешал мыло для стирки с ладаном, чтобы сделать ароматное средство для мытья волос. В процессе помывки Костигер обнаружил, что он шатен, а Эссен — что его волосы вьются, если смыть с них весь жир.
Веландер проснулась или, точнее, пришла в сознание. Эфирная энергия бушевала и искрилась в темноте вокруг нее; то тут, то там вспыхивали лучи голубого и оранжевого цвета. Она находилась в самом центре, внутри маленького пустого шара. Лучи разлетались повсюду. Их были сотни, тысячи, миллионы. Несколько вспышек возникло возле Веландер, и они тут же потянулись к главному скоплению энергии — к ней. Веландер чувствовала себя так, как будто ее вытащили из теплой ванны и принесли в очень холодную комнату, и от ее кожи валит пар. «Еще немного постою без одежды — и умру от холода», — подумала Веландер. Жар — это то, во что превратилась жизненная сила ее последней жертвы. Она поддерживала ее силы, но все больше уходила в темноту, растворяясь в холоде.
Лучи энергии по-прежнему разлетались в разные стороны и мерцали. Веландер не хотелось думать, на кого она сейчас была похожа. Множество искр и вспышек отделялось от шара и поглощалось хищниками, имени которых никто не знал, и которые даже в магических текстах не упоминались. Хищниками, такими, каким стала и она.
По аллее брел человек, опасно шатаясь и извиняясь перед каждой стеной или дверью, в которую врезался. Ближе, ближе. На улице больше никого не было. Веландер наблюдала за прохожим из тени на стене под окном. Ближе, еще ближе. Постепенно жажда брала верх. Веландер даже не думала, что этот человек был ей незнаком. Душащая, животная жажда. А ведь Ларон учил ее чему-то. Никак не вспомнить, чему. Чему-то важному… но сейчас самой важной была жажда. Позорная жажда. Хотелось опьяняющего до дурноты запаха алкоголя, смешанного с кровью и эфирной энергией.