Прозябая на клочке земли
Шрифт:
Стоя на крыльце, Вирджиния осматривала двор, спрятав руки в глубоких карманах пальто и раскачиваясь из стороны в сторону. Ее худенькое, но, по мнению матери, очень даже милое лицо без макияжа блестело под прямыми лучами полуденного солнца. Яркий девичий рот с тонкими губами, чуть присыпанные веснушками щеки, растрепанные рыжеватые волосы. Студенческая юбка и блузка, все те же двухцветные кожаные туфли на низком каблуке, которые они вместе выбирали, когда ездили за покупками несколько лет назад.
С трудом поднявшись — мышцы болели от работы в саду, — миссис Уотсон сказала:
— Теперь
— Кто такой Пол?
— Темнокожий один заезжает — по саду помогает, мусор вывозит. — Она принесла из гаража грабли и принялась за обрезанные ветки розовых кустов. — Я говорю, как южанка?
— Я же знал, что ты не южанка.
Мать оторвалась от работы.
— Южанка. Иначе бы я туг не копалась. — Она показала рукой на двор. — Конечно, теперь это патриотично. — Большая часть земли была превращена в огород победы [8] : свекла, морковка и редиска, росшие рядками, покачивали ботвой. — Но надо смотреть правде в глаза.
8
Огороды победы — домашние огороды американцев во время обеих мировых войн, к обзаведению которыми активно призывало федеральное правительство. В период Первой мировой войны школьники вступали в «Американскую армию школьных огородов» (United States School Garden Army) и после занятий занимались выращиванием овощей в городских парках.
— Я сегодня ненадолго, — сказала Вирджиния. — К ужину хочу вернуться к себе. Ко мне могут зайти.
— Из больницы?
— Нет. Это один из моих друзей — сейчас в Калифорнию едет.
— Как же она зайдет к тебе, если она едет в Калифорнию?
— Ну, он может передумать — тогда, вероятно, заедет.
— Я его знаю?
— Нет, — сказала Вирджиния. Она открыла сетчатую дверь и двинулась было в дом. — Он дружит с Раттенфангерами. Они устроили для меня вечеринку…
— Как она прошла?
Миссис Уотсон знала про вечеринку — на ней праздновали первую годовщину работы Вирджинии.
— Неплохо. Посидели, поговорили. Всем надо было рано ложиться спать — в субботу ведь на работу.
— Что он за человек?
Она один раз видела Раттенфангеров в городе, у Вирджинии. Эти двое не произвели на нее такого же сильного впечатления, как на Вирджинию, но она ничего не имела против них: по крайней мере, это добродушные люди, ничего из себя не строят.
Задержавшись на ступеньках, Вирджиния ответила:
— Трудно сказать. Не знаю. Можно ли о ком-то сказать, что он за человек? Многое зависит от обстоятельств. Иногда просто меняется настроение.
— Ну, чем он занимается?
Дочь не ответила, и миссис Уотсон переспросила:
— Он военный?
— Его комиссовали. Он, кажется, был ранен на Филиппинах. В общем, на инвалидности. Вроде ничего парень. Наверное, уже до Калифорнии добрался. Или едет.
Сказала она это как-то не очень весело. И тут же скрылась за сетчатой дверью в доме.
Они сидели за кухонным столом
— Кстати, — вспомнила Вирджиния. — У меня в сумке талоны для тебя. Напомни, чтобы я не забыла.
— Ты сама точно обойдешься без них?
По ее голосу было понятно, что она обрадовалась.
— Точно. Я же обедаю на работе. Если мясник спросит, почему они оторваны от книжки, скажи, что ты получила их за жир.
— Мне так не нравится, что я проедаю твои талоны, — сказала миссис Уотсон. — Но не откажусь. Послушай, дорогая, я куплю баранью ножку и приготовлю на следующее воскресенье — приходи, поешь.
— Можно и так, — отозвалась Вирджиния, как будто не слушая.
Ее мысли занимало что-то другое, и она сидела молча, напрягшись в неудобной позе, отодвинув стул далеко от стола. От этого она казалась совсем тощей: щеки впали, взгляд ввалившихся глаз устремлен вниз, обнаженные руки опираются на стол. Работая машинкой, она постукивала тонкими, но сильными пальцами по столу, потом спохватилась и перестала.
Миссис Уотсон, которой все это не нравилось, сказала:
— Ты прямо воплощаешь голод.
— Да нет, я не голодна…
— Я имею в виду Голод. Как узница фашистского концлагеря.
Дочь сдвинула брови.
— Что за глупости!
— Да я просто тебя поддразниваю.
— Ну, нет, — возразила Вирджиния, — ты так обычно подбрасываешь какую-нибудь идею.
— Ты могла бы пользоваться косметикой, — предложила миссис Уотсон. — Прической как-то заняться. Ты ведь совсем перестала подбирать волосы, да?
— Некогда мне. Ты же знаешь, идет война.
— На голове у тебя — не пойми что, — сказала миссис Уотсон. — Нет, ну правда. В зеркало бы на себя посмотрела.
— Я знаю, как я выгляжу, — ответила Вирджиния.
Обе помолчали.
— Ну, — снова заговорила миссис Уотсон, — мне просто неприятно: ты ведь хорошенькая, а сама все портишь.
Вирджиния не ответила. Она снова скручивала папиросы.
— Не принимай все так близко к сердцу, — посоветовала ей миссис Уотсон. — У тебя есть такое свойство, и я знаю, что ты это знаешь.
Вирджиния подняла голову и одарила мать строгим взглядом.
— Как поживает Карл? — после паузы спросила миссис Уотсон.
— Хорошо.
— Почему он тебя не подвез?
— Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Вирджиния прекратила работу, она принялась подцеплять со стола ногтями частички табака. Хоть в ней и била кипучая энергия, сейчас она быстро иссякала.
— Его не послали снова за океан? — поинтересовалась миссис Уотсон. Из всех парней дочери ей больше всего нравился Карл: он всегда успевал открыть тебе дверь, пожать руку, почтительно склонить свою высокую фигуру. — Во время войны все меняется прямо на глазах. Как ты думаешь, сколько она еще продлится? Скорее бы уж закончилась.