Прусский террор
Шрифт:
В тот же день Франкфурт узнал о победе при Лангензальце.
И это было великой радостью для всего города, хотя люди не осмеливались проявить ее открыто.
Тридцатого июня Рудольфштадт и ганзейские города объявили, что выходят из Союза.
Вюртембергские и баденские войска пересекли город; солдаты группами в четыре-пять человек весело разъезжали по бульварам и улицам в извозчичьих колясках.
Первого июля распространилась весть о капитуляции ганноверской армии.
Третьего июля Мекленбург,
Четвертого июля прусские газеты обвинили Франкфурт в том, что он изгнал из города всех прусских подданных, даже тех, кто устроился там на жительство вот уже десять лет тому назад, и к тому же в городе была устроена иллюминация по случаю победы при Лангензальце.
Всего этого вовсе не было, но, чем лживее были слухи, тем больше страха они нагоняли на жителей Франкфурта. Становилось очевидным, что пруссаки искали повода для ссоры с ними.
Пятого июля озабоченность усугубилась тем, что пришла весть о поражении Австрии между Кёниггрецем и Йозефштадтом.
Восьмого июля во Франкфурт прибыли первые сообщения о битве при Садове.
Все, что говорил о Бенедеке фаталист доктор Шпельц, осуществилось. После двух поражений Бенедек потерял голову и, если разговаривать на языке г-на Шпельца, Сатурн увлек его на Марс и на Юпитер.
С другой стороны, то, что Шпельц предвидел насчет вооружения пруссаков — и соединении с их природной смелостью, — тоже подтвердилось. Ни в одном из столкновений австрийцы не получили преимущества. Единственная победа над пруссаками была одержана королем Ганновера.
Но что более всего испугало жителей Франкфурта, так это поступивший от союзной военной комиссии приказ рыть окопы и устраивать оборонительные сооружения вокруг города.
На этот раз Сенат вышел из своей неподвижности, поднялся и высказал свой протест Сейму, утверждая, что Франкфурт — открытый город, что он не может защищаться и не желает этого.
Однако, несмотря на протесты Сената, во Франкфурте скапливались войска.
Двенадцатого июля было сообщено о прибытии нового войскового соединения.
Это оказался 8-й союзный корпус под командованием принца Александра Гессенского, состоявший из вюртембержцев, баденцев, гессенцев и австрийской бригады под командой графа Монте-Нуово.
Едва войдя во Франкфурт, граф Монте-Нуово осведомился о том, где находится дом Шандрозов, и приказал дать ему ордер на расквартирование к г-же фон Белинг — вдове, живущей там.
Граф Монте-Нуово, под чьим именем таилось более известное его имя
— Нейперг, был сын Марии Луизы.
Это был красивый, высокий, элегантный генерал сорока восьми — пятидесяти лет; он предстал перед г-жой фон Белинг со всей изысканностью манер австрийского двора и, приветствуя Елену, вскользь произнес имя Карла фон Фрейберга.
Елена вздрогнула.
Эмма, будучи женой пруссака, сослалась на недавние роды и осталась у себя в комнате. Она вовсе не желала оказывать честь своим гостеприимством человеку, против которого ее муж, может быть, уже завтра будет сражаться.
Это обстоятельство дало графу Монте-Нуово полную возможность остаться наедине с Еленой.
Не стоит и говорить, что Елена ждала этой минуты в крайнем нетерпении после того, как она услышала имя, произнесенное графом.
— Господин граф, — сказала она, как только они оказались одни, — вы произнесли одно имя.
— Имя человека, обожающего вас, мадемуазель.
— Имя моего жениха, — вставая, сказала Елена.
Граф Монте-Нуово поклонился и сделал ей знак сесть на место.
— Я это знаю, мадемуазель, — сказал он, — граф Карл — мой друг, и он поручил мне передать вам это письмо и рассказать вам на словах о том, что с ним происходит.
Елена взяла письмо.
— Спасибо, сударь, — сказала она.
И, желая поскорее его прочитать, сказала:
— Вы позволите, не правда ли?
— А как же! — сказал граф, поклонившись.
Он сделал вид, что рассматривает портрет г-на фон Белинга, изображенного в парадной форме.
… То были любовные клятвы и нежные уверения, какие пишут друг другу влюбленные. Старые слова и всегда новые, цветы, собранные в день творения, а по прошествии шести тысяч лет столь же благоуханные, что и в первый день.
Прочтя письмо, Елена тихо окликнула графа Монте-Нуово, все еще продолжавшего рассматривать портрет:
— Господин граф!
— Да, мадемуазель? — отозвался граф, подходя к ней.
— Карл дает мне надежду, что вы любезно пожелаете рассказать мне некоторые подробности, и добавляет: «Вероятно, до того как начнется драка с пруссаками, он будет иметь… вернее, мы будем иметь счастье повидаться».
— Это возможно, мадемуазель, в особенности при условии если мы вступим в военные действия с пруссаками не раньше чем через три-четыре дня.
— Где вы с ним виделись в последний раз?
— В Вене; он собирал там свой вольный отряд. Мы условились увидеться во Франкфурте, ибо мой друг Карл фон Фрейберг оказал мне честь, выразив желание служить под моим началом.
— Он пишет мне, что лейтенантом у него служит француз, которого я знаю. Вам известно, господин граф, о ком он говорит?
— Да, у ганноверского короля, которому он пожелал выразить снос почтение, он встретил молодого француза по имени Бенедикт Тюрпен.
— Ах, да! — смеясь, сказала Елена. — Это тот самый, кою мой зять пожелал женить на мне в благодарность за удар саблей, полученный от этого молодого человека.
— Мадемуазель, — сказал граф Монте-Нуово, — это для меня какая-то загадка.