Прячем лица в дыме
Шрифт:
Ему было семь, Лаэрту — одиннадцать, когда родители повезли их в южный Олес. Отцу взбрело в голову, что они должны ехать не на поезде, а на их большом новеньком паромобиле, и что он сам поведёт. И это было, наверное, самое глупое, самое прекрасное путешествие.
Раз, как вчера, помнил, огромные золотые поля, проносящиеся мимо, и синее, похожее на глазурь, небо. Как машина спугнула стадо овец, и они побежали, блея и толкая друг друга кудрявыми боками. Как вместе исследовали незнакомый летательный аппарат, найденный посреди дороги, и как Раз верил, что они смогут его запустить, и вот-вот
Раз снова был там, в золотых полях под голубым небом, в свои семь лет, и был счастлив, как и тот мальчишка. Но ему слышался шёпот, что напоминал о снегах, о голых деревьях, о боли: «Прости, что так вышло». Он не знал, кому принадлежал голос — себе из будущего, а может, Лаэрту или отцу. И он чувствовал, что готов простить, лишь бы вернуть ту голубизну неба, то золото полей. Но чёрный дым уже скрыл их.
Он опять наполнял лёгкие, выжигая их, его ядовитые прикосновения разъедали кожу, и Раз корчился, воя и царапая обледенелую землю ногтями, и так ясно видел серое небо над собой — наверное, таким уже оно будет для него всегда.
Лес наполнился звуками шагов и голосами. Дёрнувшись, Раз вскочил и тревожно осмотрелся по сторонам. Это шли за ним. Врачи знали, что он хочет вернуть магию и были готовы на всё, чтобы не допустить распространение болезни. Это Ризар рассказал им. Он решил забрать силу себе. Надо спрятаться!
Раз кинулся по лесу, утопая в снегу, перебираясь через поваленные ели и дубы. Жжение в кончиках пальцев становилось невыносимым, и он уже не мог сдержаться силу. Раз бежал, а снег вокруг метался вихрем, превращаясь в метель, такую сильную, что двигаться уже не было сил — только тяжело пробиваться сквозь неё, делая один медленный, мучительный шаг за другим.
Не сдержав крика от боли, Раз положил руки на снег, и тот взметнулся, как волна, как цунами. Снег забивался в рукава и ботинки, за шиворот, в нос и рот, и всё вокруг белело, но Раз продолжал ползти.
«Три, три, три…» — шептал он снова и снова, хотя уверенности в твёрдости тройки становилось всё меньше.
Продолжая стонать и подвывать, Раз подскочил к дереву и положил руки на ствол. Он не чувствовал кору — только жгучую, разрывающую боль, словно ладони окунули в кипяток. На несколько секунд Раз очутился в потоке прохладной, облегчающей воды, но поток прошёл через руки, и кора треснула. Трещина расходилась всё дальше, вверх и вниз, и дерево, казалось, просто разрезали напополам острым ножом.
Отскочив, Раз снова положил руки на землю, и она заходила буграми. Лишь бы касаться. Чтобы хоть на грамм, сантиметр или миллилитр магии стало меньше. Но лес вокруг рушился, а боль не уходила.
Если он и был тройкой, то самой проклятой на свете.
Раз посмотрел на свои ладони — это были руки ребёнка. Они сами потянулись вперёд, и Раз понял, что стучится в деревянную дверь. Как всегда, с той стороны никто не ответил, но он всё равно вошёл. Лаэрт сидел к нему спиной и что-то с увлечением писал. Перед ним стояло несколько колб с дымящимися жидкостями: молочно-белой, светло-жёлтой и прозрачной. На весах — ещё одна, пустая. Под столом валялась разбитая пробирка.
— Чем ты занимаешь, Лаэрт? — в голосе Раза послышался благоговейный шёпот.
А он ведь не хотел, так не хотел произносить ни звука. «Беги!» — единственное, что стоило выдавить, но для этого слова губы отказывались разжиматься.
— Я работаю, — буркнул брат. — Кираз, тебе не нужно делать уроки?
— Я уже всё сделал! — похвастался мальчик. — «Строение веществ» Бикула тоже прочитал, как ты и говорил.
— Отлично, — процедил Лаэрт. — Тогда иди, отдохни, мне надо работать.
Раз не стал его слушать и, подойдя поближе, заглянул за плечо учёного. Обе страницы толстой тетради были исписаны крупным почерком с сильным нажимом — каждую букву точно не выводили, а вдавливали. Колба с молочно-белой жидкостью стояла к Лаэрту ближе, и от неё шёл горьковато-травяной запах, как от выдержки из какого-то растения.
— А что это? — Раз ткнул в колбу.
Рука не слушалась. Он отчаянно пытался убрать её, но палец так уверенно, так настойчиво тыкал в жидкость. Хотелось взвыть от бессилия, от страха за этого мальчика, от жалости к нему.
— Попробуй — узнаешь, — рявкнул Лаэрт и с силой надавил ручкой на бумагу, что по ней расплылась уродливая клякса.
Раз вдруг почувствовал неожиданную уверенность — он знал, что если захочет, сможет остановиться, мальчик на этот раз не выпьет жидкость, послушав брата.
Но, наверное, это была правильная история — хотя бы потому, что в ней встретились правильные люди и были сделаны правильные выводы. Раз позволил рыжему мальчишке схватить колбу и выпить молочно-белую жидкость, почувствовав вкус, похожий на ромашку и мяту.
Раз продолжал ползти по земле, то крепко сжимая кулаки, то переплетая пальцы. Перед глазами стояла белая пелена снега, и он так чётко, словно они специально замедлились, чтобы покрасоваться, видел, как снежинки проплывают под лицом. С деревьев падали ветви, кора проходила трещинами, а он всё полз и полз, низко склоняя голову к земле и оставляя позади разрушенный лес.
Вдруг Раз вскочил и подорвался в сторону города. Голову точно сдавило железное кольцо, и было так больно, что глаза едва не лезли из орбит. Боль тянулась всё дальше и только и ждала, когда доберётся до рук.
Краешком сознания Раз знал, что идти в город, в «Вольный ветер» — самое неправильное решение на свете, но всё внутри тянулось туда, где было так спокойно, где счастливое бездушие стирало любую боль.
28. Ради настоящей семьи
Это был какой-то чертов спектакль — то, что он задумал. В горле будто стояла кость, а пальцы сами собой начинали сжимать трость сильнее, чем нужно. Он ведь мог просто влезть в любой дом и поискать там. Но времени на настоящий план, на слежку, даже на риск не было. Конечно, лучше же так, черт возьми.