Прямо сейчас
Шрифт:
Через минут пять возни, неуклюжих объятий и поцелуев, которые Виталий, по всей видимости, старательно исполнял в качестве прелюдии, Ольга нетерпеливо выдохнула и, встав с его колен, начала раздеваться. Впрочем, Кутыкин к этому моменту уже несколько раззадорился, а когда она резко поднялась, сообразил, к тому же, что следовало бы пошевеливаться энергичнее, и взял себя в руки. Он неожиданно не без элегантности встал с кресла и, тоже раздеваясь, сказал:
– Пойдем в спальню?
Однако в спальне, на широкой кровати, в которую они легли, дело все равно не заспорилось. Виталий еще некоторое время потискал Ольгу, затем притянул ее руку к своему паху. Но когда нежные поглаживания помогли наконец с эрекцией, он вопреки ожиданиям Ольги даже
Кутыкин, отвернувшись от нее, мастурбировал, а она, лежа на спине и заложив руки за голову, глядела в потолок. В голове ее вертелись слова «Превратности любви», которые довольно быстро показались ей не очень-то своевременными. Гораздо более своевременной, подумала она, было бы фраза «Ну, не еж твою мать?».
Ольга была разочарована. Вместе с тем трудно сказать, что именно расстроило ее в большей степени – странный способ секса или смутное предощущение потери той магии, что привела ее в кровать Кутыкина. Как ни крути, до этого момента ей казалось, что между ними возникло некое особое чувство, некое взаимопонимание, которое возможно только при встрече родственных душ. Во всяком случае Кутыкин дал ей множество прямых и косвенных поводов так думать. А сейчас… Она стала припоминать, как все у них было этим вечером, и ей почудилось, что расстраиваться она начала чуть раньше, когда села на колени Виталию – уже тогда она по его движениям почувствовала, что ничего у них не получится. Была в его ласках какая-то фальшь, какая-то недострасть. Вот что было обидно.
Она не знала, что и делать. Встать и пойти выпить? Было бы очень кстати. Или подождать – может, это все-таки для него лишь разогрев и он сейчас займется сексом с ней, а не со своей рукой? Но Кутыкин продолжал самозабвенно онанировать и на Ольгу не обращал никакого внимания. Похоже, ему от нее в этом смысле уже больше ничего не было нужно. «Понятно, – подумала Ольга, – почему он до сих пор ни на ком не женился. Кто ж за такого пойдет?». Тут ей на память пришла рыжая Вуди. Интересно, почему эта Вуди вцепилась в Кутыкина – при такой-то специфической сексуальной жизни с ним? Хотя чему удивляться? Многие женщины готовы разыгрывать роль музы при несостоятельных в сексе знаменитостях. Это дает определенный статус, позволяет вертеться в «светских кругах», среди известных и богатых людей – там, глядишь, можно и другого влиятельного мужчину подцепить, но уже с более или менее нормальной психикой и сексуальными привычками.
Тем временем Кутыкин кончил, пробормотал извиняющимся тоном что-то про «много водки» и про то, что, «вообще-то, так редко бывает», и пошлепал босыми ногами в ванную комнату.
– Ну да, «редко бывает», так я и поверила, – тихо сказала Ольга, когда он закрыл за собой дверь ванной.
Она встала с кровати и вышла в комнату, где стоял письменный стол, на котором был монитор и клавиатура с мышью. Она присела на стул и машинально стала барабанить пальцами по столу. Желание выпить пропало. Наоборот, она окончательно протрезвела, и сейчас это состояние было к месту и больше устраивало ее. «Надо ж было так вляпаться, – подумала она. – Сама виновата. Можно было сообразить по его виду, что он не очень-то жаждет трахнуться. И незачем было лезть к нему на колени. Дура! Хотя кто же мог предположить, что сам крутышка Виталий Кутыкин окажется… Даже и не знаешь, как назвать этот маразм». Тут Ольга вспомнила словечко, которое отпустила в кафе Матильда, когда втирала писателю перец в глаза – «дрочила». Да, это, пожалуй, в точку. Девушка, без сомнения, знала, о чем говорит.
Пора, наверно, ехать домой, устало решила Ольга. Все это надо спокойно обдумать. Хотя и сейчас понятно, что любовниками они быть не могут. Не говоря уже про более серьезные отношения. Ходить в женах, или пусть только женщинах, знаменитого писателя и ради этого терпеть такую половую жизнь с ним – нет, такое хамелеонство было не для нее. Что дальше? Предложить ему быть друзьями и тем самым послать к черту? Других вариантов вроде быть не может. Хотя почему бы им и вправду не остаться добрыми знакомыми? Если его это устроит.
Ольга услышала, как открылась дверь ванной комнаты, затем – приближающиеся шаги.
Кутыкин вошел в комнату, мрачно глядя себе под ноги, и, не заметив сидящую за монитором Ольгу, сразу направился к журнальному столику. Налил себе водки, выпил.
Ольге стало жаль его. Он же наверняка пребывает в беспросветной, тотальной депрессии из-за своей неспособности быть полноценным мужиком.
– О, ты здесь! – бодряческим голосом воскликнул Виталий. – Уже ваяешь наш совместный проект?
– Какой проект? – Ольга не поняла, о чем речь, отметив про себя лишь, что, возможно, она напрасно думала, будто Кутыкин чрезмерно страдает по поводу своей мужской неполноценности. Хотя, с другой стороны, вполне вероятно, что безмятежность его фальшива, быть может, он таким образом только пытается уверить себя, что у него все в порядке.
– Ну, как какой – наш, – ответил Кутыкин. – Сценарий фильма. Я тебе тут про него чуть не час рассказывал.
– А, ты про это. А разве я принята в команду?
– Ну, а почему нет? – Кутыкин вальяжно расселся в кресле, с хруптом откусил от яблока, налил себе еще водки. – Хотя команда – это слишком сильно сказано. Ты да я – вот и весь творческий коллектив.
– Ты хочешь взять меня в соавторы?
Кутыкин закашлялся, подавившись куском яблока.
– Да нет, я сам все сделаю, – и он снова закашлялся, и Ольга из-за этого вспомнила, что эту же фразу он сказал в постели перед тем, как заняться самоудовлетворением. Похоже, и он припомнил свои слова, потому и закашлялся, подумала она.
Прочистив горло, Кутыкин стал говорить осторожнее, чему способствовала и вновь наплывшая волна опьянения.
– Проблема, я хочу сказать, не в этом. Я, когда говорил про твою помощь, то имел в виду просто какую-то подсказку, какие-то штрихи, типа того, понимаешь? Мы могли бы помозговать вместе. Мы же думаем с тобой практически одинаково, не заметила?
Ольга смутилась, но и было заметно, что загордилась собой.
– Ты даже умнее меня, положа руку на сердце, – ковал железо, пока горячо, Кутыкин.
– Ну, уж скажешь.
– Точно тебе говорю. Так что… можем даже и сейчас заняться этим. Разбуди компьютер, если хочешь, он не отключен.
Она нажала на энтер, и системный блок действительно тихо зашелестел включившимися вентиляторами, а на мониторе показалась уже открытая пустая вордовская страница с курсором, одиноко мигающем в самом ее начале.
Ольга не загораживала своей спиной экран от Кутыкина, и с его места ему был хорошо виден этот курсор, ежесекундно пропадающий и вновь возникающий на фоне бескомпромиссной пустоты страницы. Тоска и отчаяние накатили на писателя. Он вдруг с предельной ясностью осознал, что в принципе не способен создать сценарий. Остатки иллюзий на этот счет пропали, едва он увидел Ольгу сидящей у клавиатуры. Как-то враз ему стало понятно, что есть вот люди вроде Ольги, или вроде кого-то еще – неважно кого, которым это дано, а есть такие, как он, которым не дано, и ничего с этим не поделаешь. Он, Виталий Кутыкин, не может работать по плану, по теоретически выверенному чертежу, потому что он не ремесленник. Мысль о собственной избранности, однако, не умалила его отчаяния.
У Кутыкина возникло стойкое ощущение, что он сваливается в пропасть – не соскальзывают его пальцы в попытке уцепиться за последний уступ скалы, а уже соскользнули, и остается только закрыть глаза, чтобы не видеть стремительного приближения безжалостного дна ущелья, мчащегося к нему снизу, чтобы расшибить в позорную кляксу.
– Хотя… – вяло промолвил Кутыкин, – ну его к свиньям, не будем ничего делать.
Он доверху наполнил водкой стограммовую рюмку.
– Будем пить.
Сказал и выпил.