Прямо сейчас
Шрифт:
«Конечно, я сам дурак, – подумал Данила. – На кой черт недавно сказал гендиректору, что отлично настроил сервак и что он будет работать, как швейцарские часы, а временные сбои и текущие проблемы любой компьютерщик по вызову в состоянии устранить за небольшие деньги? Похвастать захотел перед работодателем, покрасоваться, и сам же подсказал ему, на чем можно сэкономить».
Так или иначе, через некоторое время Данила создал электронную мину замедленного действия – сервер должен был заблокировать собственную работу и сделать недоступным все содержимое памяти компьютера для любого пользователя ровно через два месяца после автоматической активации мины. Таков был начальный план. Два месяца – потому что по закону Даниле при увольнении по сокращению его должности обязаны были выплатить
А сам отправился к гендиректору станции. А к чему тянуть? Надо прямо сейчас. По дороге можно и придумать, как построить разговор. Конечно, Данила не будет шантажировать директора. Нет, он просто хочет, глядя в глаза, дать ему последний шанс поступить по закону и по совести…
Данила представил себе, как потребует, или нет, не потребует, а попросит, хотя и не попросит, разумеется (какого черта?), в общем, проинформирует директора о том, что знает свои права и что ждет, когда ему выплатят полагающиеся деньги. А директор, конечно, сначала удивится. А потом с ухмылкой, а может, без ухмылки, нетерпеливо дернет головой, как он всегда дергает, когда чем-то недоволен, и отмахнется от него. И тогда Данила таинственно улыбнется и скажет… Что скажет? Ну, например, скажет: «И все-таки подумайте. Вдруг с сервером что-нибудь случится, и тогда я вам опять понадоблюсь». Или нет, жестче: «У вас два месяца, чтобы передумать. Время пошло». Нет, как «время пошло»? Ведь программа самоотключения в сервере активируется только через три дня, тогда и начнется отсчет срока…
В таких-то раздумьях он приблизился к кабинету гендиректора. Но прежде чем открыл дверь в приемную, в которой, как он знал, сидит помощница директора, в эту дверь, обогнав Данилу, на всех парах влетела Полина Петровна, заведующая вагинной. В руке ее был знакомый Даниле термос с наклейкой на крышке. Оказавшись в приемной, ни слова не говоря помощнице гендиректора, она сразу двинулась налево, в кабинет. Помощница директора проводила Полину Петровну безучастным взглядом.
– Вот, – громко сказала Полина Петровна еще на пороге директорского кабинета, – не этот термос ищете? Тут вот написано: кези… кениз… – Дверь к директору затворилась, но все равно голос Полины Петровны был отлично слышен. – В общем, вот.
Последовавшего, очевидно, вслед за этим вопроса слышно не было, но из ответа Полины Петровны и так было ясно, о чем ее спросили:
– Я его у забора нашла. Где лаз… А я почем знаю, кто положил? Это не я.
Данила посмотрел на помощницу гендиректора, стараясь не выдать волнения.
– Ты насчет чего? – спросила она у Данилы.
– Да так, насчет работы хотел с директором пару слов…
– Срочное что-то?
– Да нет.
Помощница махнула на Данилу рукой и сказала:
– Потом приходи. Занят, – кивок в сторону директорской двери. – Там чужие люди, а не только Полина.
Данила вышел в коридор.
Ему очень хотелось раз и навсегда оказаться подальше от визитеров, которые были за этими дверями, от кенозина и всего, что с ним связано. Однако, рассудив, что он по сути и так далеко от этого, ведь никаких улик против него быть не может, Данила поуспокоился. Он пожал плечами, словно перед ним был невидимый собеседник, которому он хотел сказать: «Да мне-то что?». Хотя в глубине души не был так уж уверен, что это приключение для него закончилось.
Как бы то ни было, дойдя до своей комнатки, Данила подумал, что незачем перед увольнением что-то говорить директору – много чести этому жирдяю. Когда сервер ляжет, а вместе с ним станет недоступной вся электронная база данных по планам работ, отчетности и бухгалтерии, директор сам ему позвонит и попросит о помощи. И помощь будет стоить двухмесячной зарплаты. Хотя нет. Еще плюс штраф за несправедливость. В размере той же двухмесячной зарплаты. Итого четыре зарплаты. А что делать? В стране, скажет Данила директору, как и во всем цивилизованном мире, финансовый кризис. Он даже вслух хихикнул, представив себе перекошенное от злобы лицо директора. Да, так и надо будет сказать ему: «Извините, кризис!».
Весьма довольный собой, Данила подошел к столу и присел за клавиатуру, чтобы приняться за написание «Манифеста недовольных», намереваясь при его помощи перевернуть мир. При этом Данила и не вспомнил, что в мире, который он вознамерился перевернуть, давным-давно придумана такая вещь, как профсоюз, и что можно попробовать вступить в один из них и натравить его на своего работодателя. То есть Данила знал, конечно, о существовании профсоюзов. Но все они в России – дешевая бутафория, это Данила тоже знал. Вместе с тем попробовать (если уж ни один из существующих профсоюзов в России не способен защитить права работников), – попробовать организовать свой, «настоящий» профсоюз ему в голову не пришло. Это скучно.
Просидев минут десять, он так и не нажал ни на одну из клавиш. О сути «Манифеста» соображалось очень тяжело, на ум не приходило ни одной продуктивной мысли. И наконец до него дошло, что сейчас на эту тему подумать не получится, потому что он снова и снова помимо своей воли возвращается к размышлениям о людях, которые в данный момент находились в кабинете гендиректора. А что если сейчас они все-таки затеют допрос всех присутствующих сотрудников, чтобы узнать, кто мог пытаться утащить со станции кенозин? А даже если не примутся за расспросы, то, например, помощница гендиректора, когда он освободится, доложит ему, что заходил по какому-то делу Данила, и директор возьмет да и вызовет его к себе? И в таком случае Данила может столкнуться где-нибудь в коридоре с этими, с таинственными хозяевами кенозина, которые покинут кабинет директора. И наверняка среди них будет и мужик, который гнался той ночью за Данилой и его друзьями. Где гарантия, что, увидев Данилу, этот упырь друг не опознает его по каким-то признакам? «Черт, что я рассиживаюсь? – подумал Данила. – Надо валить отсюда как можно скорее».
Он испугался. Но еще и разозлился. Его вывело из себя, что ему постоянно приходится подлаживаться под чужие интересы, а теперь, к тому же, и спасться бегством. И визитеры, и директор станции с его прихлебателями-управленцами смешались для Данилы в одну ненавистную шайку. Ну так вот вам на последок – он мгновенно открыл программу с миной, которая должна была вывести из строя сервер через два месяца и три дня и изменил дату активации. Уже в его последний рабочий день, здесь все рухнет. Вот так-то лучше. А он на работу больше не придет. И, пожалуйста, выгоняйте за опоздания, за прогулы. «Подумаешь, не оплатят мне один рабочий день, – подумал он. – Переживу уж как-нибудь».
Данила отключил компьютер и, набросив на плечо рюкзак, вышел из серверной. В коридоре никого не было. Данила поспешил к выходу из административного корпуса. У двери, что вела во дворик, он остановился. Приоткрыв дверь, глянул в щель. На тропке, ведущей в сторону проходной, никого не было, путь был свободен, Данила вышел и скорым шагом направился прочь от корпуса.
Вот и проходная станции. Еще несколько метров до двери, затем турникет и… И, уже чуть ли не бегом ворвавшись в проходную, он налетел на спину одного из двух крепких высоких мужчин, неспешно покидавших станцию. И сразу же увидел, что тот нес, держа за металлическую ручку, термос, не узнать который было невозможно. Потому что на термосе была все та же чертова наклейка с надписью «Кенозин».