Прямо сейчас
Шрифт:
– Володя, погоди.
Паутов обернулся.
– Мы все с тобой обговорили? Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Микулов.
Он по-прежнему лежал, откинувшись на подушку, однако лицо его не выражало, как еще секунду назад, бесконечной усталости. Если бы не бледный вид, можно было бы даже счесть его за вполне здорового человека.
– Сказать? Про что? – Паутов нервно соображал, стоит ли говорить про пресс-конференцию прямо сейчас, или лучше чуть потянуть время, чтобы сложилось впечатление, будто это Микулов подтолкнул его к размышлениям про очередность выступлений перед телекамерами.
– Не знаю, – сказал Микулов. – А то я тут один в основном языком трепал, даже неудобно перед гостями. Перебивал тебя. А ты, может, хотел сказать еще что-нибудь про всю эту историю.
– Историю? – Паутов подумал, что прежде чем выкладывать
– Ну да, – сказал Микулов, внимательно глядя прямо в глаза Паутову.
– Да, э-э, ничего особого. А у тебя есть какие-то идеи? – Паутову вдруг понял, что Микулов остановил его в дверях совсем не случайно. Что ж, посмотрим, что ему нужно.
– У меня идеи? – Микулов усмехнулся. – У меня всегда есть, чем ответить, гм, на такой вопрос. Вот что. Я думаю, что на пресс-конференции ты должен первым объявить про это решение.
– Почему я? – спросил Паутов, не показывая вида, что очень рад этому предложению.
– Так будет правильно. Потому что все-таки это Россия для Белоруссии старший брат, а не наоборот. Первое слово – старшему брату. Согласен?
– Ну, идея насчет объединения стран, конечно, давно носилась в воздухе. Но это ты мне предложил провернуть объединение прямо сейчас. Мне будет не очень-то удобно.
– Ну вот, то мне неудобно, то тебе, – сказал Микулов. – Как две школьницы, ей-богу. Нет, ты должен паровозом впереди идти. По идее ведь такое решение вообще надо было в Москве объявлять. Это я должен был приехать к тебе. Как к старшему брату.
– Нет, ну… – Паутов хотел сказать, что, мол, куда ж тебе в таком состоянии лететь, но сказал вместо этого другое: – Э-э, я не согласен. Беловежская пуща – это тоже символично. Здесь развалилась империя, здесь ей и обратно склеиваться. Все логично.
– А знаешь, я еще, может быть, соберусь с силами и полечу с вами завтра Москву, и мы там еще раз какое-нибудь такое мероприятие проведем, еще раз объявим, в Кремле.
– Ты серьезно? Нет, ну мы, сам знаешь, всегда рады, но…
– А чего? Никто же, в общем, не знает, что я уже не жилец, гм, почти. Ты, Володя, наверно, еще несколько дней назад и сам не думал, что я… в таком виде, а?
– Да, если честно, – ответил Паутов. – Расстроил ты меня.
– Ну вот, видишь? Поэтому – что ж? Прикажу – мои докторишки напичкают самолет больничной аппаратурой, и я с ними полечу. Хе-хе, повоюю еще. Хотя… ладно. Наперед не будем загадывать. А вот, что точно надо сделать, к гадалке не ходи, это в Москве какое-то мероприятие символическое устроить, какой-то жест соединения двух стран. Мне мой министр обороны на совещании несколько дней назад предлагал вот что тебе предложить – провести на Красной площади парад. Будет же скоро 12 июня, День независимости России, и под это дело можно провести парад двух братских армий. Я тогда послал его, министра, сказал, что дурацкая затея, а сейчас думаю: а что, здорово может смотреться, символически – идут русские танки, белорусские, и флаги на их башнях… А? Вот это будет парад настоящей независимости – независимости от старых ошибок, от глупости, из-за которой великое государство развалилось на куски. И примешь парад, наверно, все-таки ты. Без меня. Я, мне кажется, все же вряд ли смогу сейчас полететь в Москву. А потом и тем более уже не смогу, кончается мое время. А дата пройдет, будет жалко. Надо парад проводить. Народ любит, когда солдатские сапоги по брусчатке стучат, все ужасно гордятся собой и счастливы. А можно заодно и совместные учения провести, где-то на полигоне под Москвой, с вашей какой-нибудь Таманской дивизией. Соединим приятное с полезным, раз уж потратимся на переброску танков из Бобруйска. И поучатся вояки, и тоже будет красиво – стрельба по мишеням, танки месят землю, ныряют в озерца, выныривают, прут, как сумасшедшие. Красота! По телеку будет отлично, наверно, смотреться, народ прослезится. Согласен?
Паутову как-то не очень хотелось, чтобы Микулов появлялся в Москве в качестве сопрезидента. Он попытался представить себе эту ситуацию и подумал, что она бы действовала ему на нервы, это было бы не очень-то приятно. Словом, услышав, что Микулов склонен скорее остаться в Минске, чем лететь в Москву, Паутов с энтузиазмом согласился на совместные танковые учения и парад на Красной площади.
Глава 24. Сторонники гуманных идей
«12/27». Ага, это должно быть здесь. Данила оторвал взгляд от номера дома на желтой стене и стал осматривать фасад. Он искал магазин под названием «Фаланстер». Здание было древним, давно и крепко угнездившимся в Малом Гнездниковском переулке, совсем небольшим, всего-то трехэтажным, так что Данила оглядел его очень быстро. Но названия магазина не обнаружил.
Впрочем, вывеска все-таки была, и она свидетельствовала о том, что для хозяев здешней торговли суть дела важнее внешности: о присутствии магазина извещали пять одностворчатых окон на втором этаже, на стекле каждого из них красной краской была выведена аршинная буква, а все вместе эти буквы образовывали слово «КНИГИ». Правда, только центральная из них, буква «И», была видна хорошо, потому что остальные четыре окна были распахнуты по случаю жаркого дня. Данила посмотрел на притороченный к стене под закрытым окном кондиционер, который был превращен безвестным дизайнером в старинный телефонный аппарат с крутящимся диском и с нахлобученной на корпус огромной телефонной трубкой. Похоже, сломался, подумал о кондиционере Данила, а денег на починку нет, поэтому и окна открыты.
Он вошел в подворотню, над которой располагались красные буквы, затем шагнул направо за железную дверь и поднялся по истертой лестнице на второй этаж. Дверь магазина была приоткрыта, оттуда доносилась негромкая песня. «Он был сторонником гуманных идей», – с трудом разобрал Данила слова незнакомой песни. Дальше он вслушиваться не стал, его внимание привлек рисунок на обшарпанной коричневой стене перед дверью магазина. Здесь был изображен развевающийся на ветру российский флаг, в котором каждая из полос – белая, синяя и красная – состояла из русских букв соответствующего цвета. Эти буквы, однако, были настолько диковинными и настолько плотно были пригнаны друг к другу, что Даниле не сразу удалось прочесть: «Свобода, равенство, братство». То, что надо, мелькнуло у него в голове. Он знал, этот маленький магазин специализируется на продаже книг по философии, истории, искусствоведению, в нем собирались и порой вели жаркие споры поклонники интеллектуальной литературы, студенты, в том числе и те, кто интересовался марксизмом, анархизмом и прочими затаившимися теориями социальной справедливости.
Данила вошел внутрь. В единственном, хотя и довольно большом, зале «Фаланстера» было тесно (но не из-за наплыва посетителей, в этот полдень здесь шелестели страницами человек десять-двенадцать), магазин загромождали столы, заваленные книгами, полки вдоль стен тоже были забиты до потолка. Данила стал ходить по узким проходам. Он обошел все полки магазина, там и сям брал, листал и ставил на место тома и томики, но так и не смог выбрать, что купить. Надо же, приуныл Данила, сколько всего понаписано на тему достижения всеобщего счастья. И ведь чувствовал, что не получится вот так, запросто, найти одну книгу, где будет… Где будет – что? Как раз этого-то, собственно, Данила и не знал, вот в чем была проблема. И зачем вообще было сюда приходить, если немалую часть всех этих книг можно откопать в интернете? Еще один вопрос без ответа.
Прийти сюда, побродить по магазинчику он решил спонтанно. Несколько часов назад, проснувшись спозаранку, Данила наскоро позавтракал и засел за компьютер. Он был уверен, что сможет быстро и легко написать задуманную им программу действий под названием «Манифест недовольных». Вроде бы главная идея была ясна: каждый человек должен быть свободен от засилья государства, и этого можно достичь, если люди создадут некую глобальную, одну на всех жителей планеты, управленческую институцию.
Понятно, что новая система управления всепланетным социумом должна принципиально отличаться от всех тех, что бытуют сейчас, эта система не должна быть государством. Но тогда чем? Важно ведь придумать что-то реализуемое. Кому нужны утопии? На экране перед ним была открыта страница созданного накануне вордовского файла. Тут был лишь заголовок «Манифест недовольных», а под ним еще две строки. Первая: «Ради всеобщей справедливости и свободы для каждого», а под ней вторая: «Государство – это я». Некоторое время назад он удалил строки: «Это не месть другим людям. Не месть бывшим начальникам, не месть бывшим женщинам, а только месть себе прошлому, месть тому человеку, кем я был до того, как решил изменить себя и изменить устройство всех обществ на всей земле». Напыщенно и бестолково. «Делитнуть и забыть», – решил Данила и уничтожил абзац.