Прямое высказывание
Шрифт:
– Какова была ситуация с русским искусством? Оно отставало от западного?
– Некорректно говорить, что русское искусство отставало от западного. А древнерусская литература, а русское барокко? Русское барокко более радостное, светлое, оптимистичное, более декоративное, чем западное, и менее многозначное. О взлете и расцвете, который начался с Пушкина, я даже не говорю, это очевидно. В России не было Ренессанса, и за Средневековьем сразу шли классицизм и Просвещение, что и сформировало особую эстетику. Русская и западноевропейская эстетические системы не сопоставимы друг с другом. Здесь нет и не может быть отставания. Говорят, что в России «не
– Правомерно ли оценивать развитие искусства так же, как развитие гражданских и политических институтов?
– Нет, конечно. Это именно то, чем страдали теоретики соцреализма. У искусства внутренние источники развития, хотя и социальные факторы играют роль.
– Но общественная система в России ведь явно отставала от западной?
– Снова не соглашусь. Наряду с монархией были Земские соборы, общины, были Уложения – чего именно не хватает? Давайте вспомним, как выбирали Михаила Романова после Смуты. Его выкликали всенародно. По сути это была форма плебисцита своего времени.
Существует устойчивый миф о новгородской «демократии» как якобы более западной и более прогрессивной политической модели, чем «московская деспотия». На самом деле это просто модель компрадорского меньшинства, которое насильно тащило горожан от Москвы в сторону Литвы, ориентируясь на князя Казимира IV. Но «литовская партия» состояла всего из трех-четырех сотен самых богатых людей. Их потом историки назвали «партией белого хлеба», это, говоря по-нынешнему – поклонники пармезана. А большая часть новогородцев ела дешевый черный хлеб. И у них было отнято право голоса.
Чтобы достичь нужного решения, партия белого хлеба скупала голоса, запугивала несогласных, творила погромы, топила неугодных в реке. В общем, устраивала майдан. И вела подробную переписку с князем Казимиром, консультировалась с ним. Это демократия? Нет, это олигархия. Иван III пришел за тем, чтобы защитить народ и православную веру от этой шайки. Он установил подлинную демократию, то есть приоритет интересов большинства. И это было куда прогрессивнее, чем диктатура олигархов-компрадоров. По-моему, вся эта новгородская история очень напоминает ситуацию в Крыму накануне его освобождения.
– От чего зависит развитие тех или иных социальных и политических моделей?
– Это развитие следует либо за традицией, либо за экономикой и соответствует месту страны в мировом разделении труда, степени ее суверенитета. Например, крепостное право в России поддерживалось ролью страны как поставщика зерна на мировой рынок. И вот здесь, в сфере организации экономики, действительно имело место серьезное отставание.
– Но
– Избыток влияния западных институтов. Не недостаток, а именно избыток. Излишняя кооперация с Западом как раз тормозила развитие, в том числе и отмену крепостного права.
– Именно поэтому политически и экономически Россия всегда отставала в развитии от стран Запада?
– Зависимость всегда ведет к отставанию, а не наоборот. Это аксиома. Но отставала не только Россия. Отставали все периферийные и полупериферийные страны. Это результат диктата транснационального капитала в глобальной экономике, который существовал уже тогда, в XVII–XVIII–XIX веках. И чем выше вовлеченность страны в сферу глобального рынка, тем больше отставание. Контроль за направлением финансовых потоков со стороны стран «центра» позволяет им развиваться, а страны периферии вынуждены их спонсировать. По этой причине «вторичная модернизация», то есть попытка догнать основных экономических игроков обречена на провал независимо от предпринимаемых усилий. Выход – в создании собственной, альтернативной экономической зоны. Китаю это сегодня удается.
– Значит, даже переняв западную систему общества и государства, Россия не сможет это отставание ликвидировать?
– Конечно, не сможет. Так она его только еще больше увеличит. Наглядный пример – современная Украина. Страна должна заимствовать и переосмысливать технологии, но не социальные институты и не культурные особенности. Только приспособив технологии к своим традиционным институтам, она и становится конкурентоспособной, поскольку создает «оригиналы», а не плохие «копии». По нашей оборонке это хорошо видно. А когда-то это происходило и в науке.
– По-вашему выходит, что в либеральной публицистике тема отставания перевернута с ног на голову?
– Именно так. Тема «отставания» – одна из самых мифологизированных. В радикальном варианте она включает в себя дилемму «западничества и славянофильства», а в ультрарадикальном превращается в идеологию Смердякова из романа Достоевского. Смердяков, как мы помним, говорил: «Умная нация должна завоевать глупую». То есть мы должны дать добровольное согласие на колонизацию. При этом свои достоинства – то, что нельзя перенять, а можно только создать самим – отбрасываются. Например, православие начинает «мешать» историческому развитию, как полагает Владимир Познер.
– Нет ли в понимании отставания западниками некоего религиозного оттенка?
– Есть, и очень ощутимый. Ведь для них западные институты – предмет культа, как для туземцев поделки из Европы. Идея догоняющего развития построена на культе этих институтов – чудесных атрибутов земного рая. При этом упускается из виду, что институты – если только они не фиктивны – вырастают из традиции, а традиция-то национальна.
– Где начинается зона сакрального в восприятии этой проблемы?
– Начинается она с отсутствия рациональных объяснений. Вместо них господствует абсолютно магическое отношение к этим самым институтам. Западники считают, что эти институты упали на Европу, как манна небесная, и могут быть воспроизведены где угодно по неким лекалам. Хотя это то же самое, что за сутки родить ребенка, вырастить дерево или изменить черты лица. Не находя желаемого, эта публика злится и заводит песню о нашей якобы неполноценности, цивилизационной, а то и биологической.
– При этом традиционную религию они недолюбливают.