Прямой дождь. Повесть о Григории Петровском
Шрифт:
Григорий Иванович положил газету на стол. Взволнованная Лариса Сергеевна задумчиво проговорила:
— Трудная штука — отступление, но до крайности необходимая.
Григорий Иванович взглянул на Ларису Сергеевну и утвердительно кивнул головой.
— Учиться всем надо, и вашему… рубаке тоже. Вы к нам вместе с Василием приезжайте. Обязательно!
Каждый день Григорий Иванович рассказывал Доменике Федоровне что-нибудь новое.
— Сегодня иду околицей со строительной площадки, а навстречу всадник. Едет, видно, издалека. Конь измучен, весь в пыли. Конный тоже не лучше. А из глаз радость струится, так и просится наружу. Увидел меня, спрыгнул с коня: «Погуторим, старина!» И тут же, у дороги, сел на край заросшего травой окопа и меня усадил. Гляжу я, Домочка, на его счастливое лицо, и захотелось мне разделить с ним его праздник. Кто и
— Знаешь, что говорят в народе? — спросила Доменика Федоровна. — Если бы Антанта знала хотя бы половину того, что знает про свой народ простая крестьянка, то не пыталась бы к нам даже нос сунуть.
Григорий Иванович довольно засмеялся:
— Какое удивительное сравнение — Антанта а простая крестьянка… А сегодня утром я был свидетелем того, как в «капле воды» отражается вся душа нашего народа, его надежды и нерушимая вера в светлое будущее… Был я на коммунистическом субботнике. К развалинам бывшей вальцовой мельницы прибыла строительная комиссия, чтобы осмотреть руины и подумать, как ее вернуть к жизни. Растревоженные вороны, что давно гнездились в разрушенной мельнице, стаями взмывали вверх и сердито галдели над головами людей. На пустыре, неподалеку от мельницы, хлопцы с теодолитом уже обмеряли площадку для нового строительства. С другой стороны женщины копали котлован. Возчики, стоящие наготове, перебрасывались с ними шутками. «Окопы рыть собрались?» — спросил черноусый парубок, закуривая цигарку. «Не сдурел ли случаем? — смеясь, отрезала быстроглазая молодица. — Накопались уже окопов. Чтоб им пусто было! Лучше поворачивай свою сивку да я наполню твою грабарку… за веселый характер». Звонкий хохот раздался в толпе девчат, смеялся и черноусый возница. И уже взялись было девчата за лопаты, как одна из женщин, старше всех, в потертой телогрейке, подпоясанная веревкой громко крикнула: «Стойте! Не вижу порядка! Каждое дело и начинать и кончать надо песней! Давай, Евдокия!» — «Какую же запевать, тетя Ярина?» — «А такую, чтоб разнеслась по всей земле, поднялась выше неба!» И запели… Издали, Домочка, я не мог разобрать слов, но это было и неважно. Пели людские сердца, согретые давно желанной полевой тишиной. Пели женщины, которым уже не суждено было дождаться своих мужей, пели девчата, надеясь на близкое счастье. Покружило над мельницей воронье и улетело прочь, чтобы никогда больше не возвращаться.
Доменика слушала мужа и улыбалась.
— А теперь куда? Вот уже пять лет Советской власти, а ты все на колесах… — посетовала Доменика Федоровна.
— Сегодня — в Донбасс.
— И, верно, завернешь в Екатеринослав?
— «Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила!» — пропел Григорий Иванович.
— Ты зарыл в землю талант. Певцом мог бы стать, — внимательно глядя на мужа и с грустью отмечая, как он поседел, сказала Доменика, — может, тогда меньше пришлось бы ездить.
— Ездить — значит обогащаться. А знаешь, Домочка, я тебе не говорил, что прошлый раз в Екатеринославе я встретил Савватия Гавриловича. После митинга и «кулуарных» разговоров с рабочими я собрался было уходить, как вдруг почувствовал, что кто-то коснулся моего плеча. Обернулся и увидел старенького, совсем седого Савватия Гавриловича! Я так обрадовался, а он: «Пришел посмотреть, каким ты стал». — «Давайте посидим
ЭПИЛОГ
Почти двадцать лет возглавлял Григорий Петровский Всеукраинский Центральный Исполнительный Комитет. Двадцать лет колесил по республике, не забывая ее самых отдаленных и глухих уголков. Его можно было встретить в заводских цехах и шахтных забоях, в детских колониях и на колхозных нивах, в институтских аудиториях и в воинских частях, в школах и в сельских больницах, на первой в стране Шевченковской машинно-тракторной станции, на новом участке железной дороги и на морском корабле, отправляющемся в далекий, океанский рейс…
Сооружались Харьковский тракторный завод, Новокраматорский машиностроительный гигант, строилась новая шахта в Донбассе — везде чувствовалась добрая рука всеукраинского старосты.
Неугасимый пламень революционера Петровский пронес в своей душе сквозь годы и десятилетия невероятного физического и духовного напряжения. В трудные времена индустриализации и коллективизации сельского хозяйства он выступал в тесном, нерасторжимом товариществе единомышленников, самоотверженных борцов за переустройство мира. Рядом с ним были такие видные деятели партии и государства, как С. В. Косиор, В. Я. Чубарь, Ф. А. Сергеев (Артем), Н. А. Скрыпник, В. П. Затонский, К. Е. Ворошилов, Н. И. Подвойский, А. С. Бубнов, Ю. М. Коцюбинский, П. П. Постышев, М. В. Фрунзе, Д. 3. Мануильский, Д. 3. Лебедь, Г. Ф. Гринько, Э. И. Квиринг, А. Г. Шлихтер и многие другие.
Пролитые кровь и пот не прошли даром — дали обильные плоды. Первые успехи радовали и вдохновляли. Украина вместе со всей Советской страной поднимала свое хозяйство, неизмеримо выросли ее экономика и культура.
Он жил долго. Превозмогая недуги и болезни последних лет, он не отходил от активной общественной жизни, старался не пропустить ни одного дня, чтобы не свершить какого-нибудь дела. 8 января 1958 года врачи рекомендовали Григорию Ивановичу не выходить из дому, отдыхать, но в Музее Революции была открыта выставка якутских художников… Как он мог не пойти! Внимательно осмотрел все экспонаты, написал отзыв. Вечером взялся за статью для газеты. Статья осталась неоконченной: ночью Петровского не стало.
У гроба стояла его дочь, Антонина Григорьевна. Из троих его детей она осталась одна — старших братьев Петра и Леонида давно не было в живых. Командир 63-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Леонид Петровский погиб в боях на белорусской земле в августе 1941 года. Примерно в это же время не стало и старшего брата Петра. Доменика Федоровна не выдержала двух смертей, о которых она с опозданием и почти в одно время узнала, — занемогла и вскоре скончалась. Ее похоронили на кладбище приволжского городка Хвалынска.
Григория Ивановича Петровского, не дожившего всего четырех недель до восьмидесятилетней отметки, провожали в последний путь холодным январским днем 1958 года. Большие искристые снежинки ослепительно блестели на зеленых еловых ветках, сверкали на темном мраморе Мавзолея, переливались в морозном сиянии на булыжнике Красной площади, запруженной людьми. Были тут мужчины и женщины, штатские и военные, молодые и старые… Приехали с Украины, из Сибири, Ленинграда, Прибалтики… А сколько москвичей! Как быстро разнеслась весть о смерти и как быстро люди отозвались на нее!
Морозный воздух потряс залп артиллерийского салюта. Урну с прахом Петровского замуровали в зубчатую Кремлевскую стену. Люди склонили голову в знак благодарности и глубокого уважения к высокому человеческому подвигу.
Он прожил большую, трудную, но прекрасную жизнь. Скромный и справедливый, до конца дней сохранил он в сердце неуемную жажду деятельности и нерушимую веру в правоту своих юношеских идеалов.
Ему воздвигли памятники в городе его рабочей юности — Днепропетровске и в столице республики — Киеве. У гранитного подножия монументов алеют свежие гвоздики. Безоблачное небо Украины, склонясь над пылающими цветами, спокойно созерцает радость вечного движения жизни, за которую он упорно, не зная устали, боролся на всем протяжении своего земного бытия.