Прямой наследник

Соболев Николай Алексеевич

Точно как в клетке. Шаг вправо, шаг влево — со всех сторон обложили.

Машина выскочила на последний холм и впереди показались крыши, а сбоку, на поляне — разноцветные ящики, я даже к стеклу подался, высматривать, до того заскучал в дороге.

Место князь выбрал хорошее — на высоком берегу у впадения в Волгу речки Кукши, по ней и деревня Кукшинское называется. Ветерок комаров сдувает, за речкой — заливные луга, на нашем берегу — поля и единственная дорога, тупиковая. Сколько себя помню, все время областное начальство упрашивали построить автомобильный

мостик, а его как не было, так и нет. И пофиг, что он выгоден не только нашей деревне, но и всему району, не надо сто верст в объезд пылить. Так что на тот берег только на «козликах» или «патриотах», через брод или по льду.

О, колокольню оштукатурили и покрасили! И клуб вроде бы перекрыли заново, и вот на въезде странный балок с сарайчиком появился. А вон там, справа два новых больших дома, раньше я их не помнил. Дачники, наверное.

Дачниками тут называли не только понаехавших сюда ради природы, рыбалки, охоты и грибов «городских», но и своих, кто заработал денег и вернулся отстраивать «родовые гнезда». Лешка Сенцов, погодок мой, в архитекторы выбился, так сперва себе проектик сделал, а потом по нему еще три дома построили. В последний мой приезд дачников человек восемь было, а за прошедшее время, наверное, столько же наросло.

А так-то народ из деревни утекал — раньше заводик казеиновый был, со всей округи снятое молоко свозили, но в девяностые его сперва продали неудачно, потом рейдеры прибрали, а последний хозяин обанкротил и забросил. Молодняк и так в города учится уезжал, а как работы в деревне не стало, тут и старшие ринулись. Так что остались пенсионеры, дачники, да совсем никчемный народец.

— Васян! — немолодой мужик с седой щетиной полез обниматься, стоило только выйти из внедорожника.

— Привет, Вовка, — я ответил сдержанно, пожимая его руку в наколках и повернулся к Леше и охраннику: — Вон в тот дом, под синей черепицей, располагайтесь там.

— Ты где зависнешь, у баб Кати или давай к нам? — радость Вовки, казалась, была беспредельной.

— У Пучкова, он к себе зазвал.

— Это ты ловко придумал, — засмеялся Вовка щербатым ртом, — к водке поближе!

Федя Пучков работал на северах, лет десять назад вернулся, отстроился, замутил небольшой бизнес в райцентре, а для себя открыл домашнее самогоноварение. Причем поставил его по последнему слову науки и техники — хромированные котлы и змеевики, таймеры, манометры, — и достиг в этом деле таких высот, что деревенские даже перестали покупать магазинную водку. Я вообще заказывал у него с каждой оказией по ящику — натурпродукт экстра-класса, на охотах наших такие знатоки-понторезы собирались и то все нахваливали, ни похмелья, ни головной боли.

— Не, у него бойлер хороший, я без горячей воды не могу.

— Совсем в своих верхах расслабился, тебя бы в экспедицию на недельку, — заржал кузен.

— Типун тебе на язык, как-нибудь обойдусь!

— Ладна, завтра с утра молодые в район поедут, расписываться, цветы к памятнику, то да се, сюда вернутся к полудню.

— Где гулять будем?

— Так в клубе столы накрывают, больше негде.

— Чего не на улице?

— А то ты нашу погоду не знаешь! — Вовка задрал голову у небу.

Я тоже посмотрел наверх —

там неслись облака, обгоняя друг друга. Н-да, дождь может натянуть в любую минуту.

— Во-во, а в клубе на всех места хватит, его о прошлом годе перестроили.

— Понял. Ладно, сам-то как? Работаешь где?

— Так вон же, — приятель детства махнул рукой на балок при въезде с таким видом, будто я обязан был все знать.

— И что там?

— Омшаник!

— Чего?

— Омшаник, зимовье для пчел! — с некоторой даже гордостью объяснил Вовка.

— А ты каким боком?

— Так пасечник теперь!

И кузен потащил смотреть пасеку, с воодушевлением рассказывая про свои разноцветные ульи, показывая дымари, медогонку, воскотопку, роевни, насосы для меда… Смотреть настоящий улей с живущими в нем пчелами я не рискнул, несмотря на заверения Вовки, что в маске бояться нечего. Нафиг-нафиг, буду потом заседать с опухшей рожей, так что ограничились новеньким, еще не заселенным.

А еще брательник собирал лекарственные травы и сдавал их, и не успокоился, пока не показал мне каждый пучочек.

— И что, жить можно?

— Так вон, — махнул Вовка рукой в сторону одного из двух новых домов, — за год отстроился.

Предчувствия меня не обманули — каждую минуту ко мне подходили родственники и соседи, с кем не успел перекинутся словом поутру, а таковых у меня здесь пол-деревни верных. Охраннику я сразу дал наказ — набрать в бутылку воды и наливать мне под видом водки, а то я бы давно под столом валялся, потому как выпить надо с каждым, а закусить мне не давал следующий жаждущий общения.

Поел я только благодаря Светлане Семеновне, даме, считавшей себя интеллигентной, когда она принялась зачитывать поздравительную поэму. Слушать ее никак невозможно, а вот хождения затихли — уважает народ высокие искусства. Потом все покатилось по-новой, старики вспоминали как носили меня на руках, у кого я забор поломал или малину обобрал, горевали по моей маман, умершей в прошлом году от треклятого ковида. Бог ты мой, сколько я тогда денег извел на врачей, ИВЛ и тому подобное…

Как ни старались мы с охранником, но меня напоили. Да и немудрено — столько народу! И не всегда фокус с водой проскакивал, некоторые подходили со своими бутылками и наливали. С одним полста грамм, с другим полста, с третьим, четвертым, так что дальнейшие события я запомнил урывками.

Вот жених и невеста идут.

Вот сверкает, то ли гроза, то ли фейерверк.

Вот Петрович держит соседа за лацкан «Нет, ты скажи!»

Вот все валят на улицу.

Вот драка.

Вот я с криком «Да гори оно все огнем!» лезу в самую гущу.

Вот я мокрый насквозь, то ли от дождя, то ли окатили, чтоб растащить.

Вот искры из глаз, грохнуло и отбросило.

Вот и все, темнота.

* * *

Что там случилось, я так и не понял. Может, гроза с молниями, может чудо-богатырский удар, а может и та самая природная аномалия, над которой так тряслись самодельные волхвы, или вообще все вместе взятое, но очухался я уже здесь, в пятнадцатом, прости господи, веке.