Прыгнуть выше себя (издание 1990 г.)
Шрифт:
Я поднялся по узкой лестнице в дом. Несмотря на ранний час, мне никого не пришлось будить. Навстречу уже спешил, растянув рот в радостной улыбке до ушей, черноволосый хозяин. С самого детства я питаю неприязнь к таким "южным типам". Но этого несколько скрашивал выхоленный клинышек бородки. Курчавые волосы и полные губы выдавали, что в его родословной были не только французы или англичане, но и африканцы. Впрочем, я знал, что в таких вот поселках в основном живут мулаты и метисы.
— Готовь угощение, жена, — тараторил
Я уже понял, что этот мулат не мог оказаться моим проводником, и был изрядно обеспокоен шумом, который поднимался вокруг моей персоны. Конечно, я и не мечтал о том, чтобы войти в поселок незамеченным, но в мои планы входило сделать это как можно тише. Поэтому я недвусмысленно оборвал его:
— Простите, не скажете ли, где дом акдайца Этуйаве?
— Скажу, скажу, — заверил меня хозяин, сверкая улыбкой, — но сначала вы хотя бы позавтракайте у меня.
Он смотрел на меня так, будто к нему пожаловал любимый брат, которого он не видел лет пятнадцать.
Я был наслышан о гостеприимстве местных поселенцев-мулатов, но то, с чем я столкнулся здесь, превосходило все ожидания. Жена и дети хозяина суетились вокруг меня, будто верноподданные около короля. Я обратил внимание на угол комнаты, задернутый плотной занавеской. Мне чудилось там какое-то движение, иногда казалось, что оттуда долетают слабые стоны и хрипы, но в это время, перекрывая все звуки, внизу, под домом, прозвучал истошный визг поросенка. Может быть, хозяин откармливал его к празднику, но сейчас прибыл гость — и все планы на будущее или соображения экономии отбрасывались без малейшего сожаления. А ведь мулат не мог рассчитывать на то, что я отплачу ему той же монетой, когда он приедет в город. В городе жители таких поселков почти не бывали.
Впрочем, подумал я, возможно, его гостеприимство объясняется просто тем, что он почуял во мне настоящего господина. С другой стороны, местные жители и не умели, и не желали планировать завтрашний день. Они хотели веселиться — и трлько. Мой приезд хозяин дома рассматривает как повод для пьянки и веселья.
Хозяин позвал старшего сына, и они вдвоем принялись свежевать и жарить на вертеле поросенка. Я спустился к ним. Все уговоры и объяснения, что мне нужно срочно идти к Этуйаве, не возымели действия.
— Я уже послал за Этуйаве, сейчас он придет, — улыбнулся хозяин. — А вы, господин, отдыхайте.
Я отметил, что ни он, ни его родные не позволяли себе никаких расспросов, предоставляя мне самому решать, что говорить, а о чем умолчать.
— У меня совсем нет времени, — взмолился я. Хозяин понимающе посмотрел на меня — в здешних местах привыкли встречать и тех, кто не поладил с законом, — и успокаивающе сказал:
— В моем доме гостю нечего опасаться.
Я знал, что это не пустые слова: если бы нагрянула погоня, хозяин
По лестнице уже спускалась его жена, кланяясь и приглашая меня в дом.
Пришлось идти за ней, устраиваться поудобнее на почетном месте и, вежливо улыбаясь, вести "светский" разговор. Сквозь неплотно подогнанные доски пола было видно, как суетился хозяин. Несло запахом навоза и крови. Во время наводнений или ненастья они забирают скот в дом, и тогда здесь не продохнуть.
Тревога не оставляла меня ни на миг, я думал об одном: как бы выбраться отсюда. Мне показалось, что я слышу легкие шаги на лестнице. Рука автоматически потянулась к оружию.
Дверь открылась — вошел высокий, стройный акдаец. Его глаза смотрели дружелюбно и с достоинством. Он приветствовал меня, коснувшись правой ладонью груди. Вокруг шеи у акдайца висело ожерелье из деревянных палочек и зубов крокодила. Я понял, что это и есть мой будущий проводник, и протянул ему связку бус, которую хранил в потайном кармане, помня совет Густава. Но акдаец тотчас передал бусы хозяину дома.
— Этуйаве ждал тебя, его лодка готова, — сказал он мне. Акдаец был немногословен, как и положено вышколенному проводнику, привыкшему не задавать лишних вопросов.
Хозяйка уже накрыла на стол. Там появилась жареная поросятина и бутылки виски и джина. Хозяин тащил на стол все, что имелось в доме.
Сколько в здешних обычаях от истинной щедрости, а сколько — от желания пустить пыль в глаза, потешить свою гордость? — подумал я, поглядывая на невозмутимое лицо Этуйаве. Казалось, его не удивляло и не радовало такое обилие еды и выпивки.
— За здоровье дорогого гостя! Пусть будет счастлив его путь! — восклицал хозяин, подымая стакан с джином.
Мне и Этуйаве он налил виски, а сам пил дешевый джин. Видно, не наскреб денег на лишнюю бутылку виски.
Из угла, задернутого занавеской, послышался стон. Хозяин метнул взгляд на жену, и та исчезла за занавеской, а он долил виски в мой стакан, придвинул ближе ко мне ножку поросенка, явно желая отвлечь от того, что делается в углу.
Тревога вспыхнула с новой силой. Разговаривая с хозяином, я весь превратился в слух. По занавеске мелькали тени, до нас доносились приглушенное бормотание, хрипы.
Этуйаве понял мое состояние. Он сказал:
— Маленький мальчик болен. Его сын. Гостя нельзя беспокоить. Но ты посмотри. Можно?
Он обернулся к хозяину, и тому не оставалось ничего другого, как кивнуть, разрешая. Этуйаве отдернул занавеску.
На ящиках из-под сыра, накрытых грязными одеялами, лежал мальчик лет пяти-шести. Его глаза были широко открыты, но вряд ли они что-нибудь видели. Между запекшимися потрескавшимися губами мелькал кончик языка, пытавшийся слизнуть иену. Голова мальчика была завязана цветной тряпкой, на которой пятнами проступала кровь.