Прыщ

Бирюк В.

«Один Телец висит высоко в небесах, Другой своим хребтом поддерживает прах. А меж обоими тельцами, — поглядите, — Какое множество ослов пасет аллах!».

С крыльца скатывается Мончук:

— Давай-давай, скоренько!

Мы снова бежим трусцой за дедком в «помётном» кафтане. Я в эту часть Княжьего Городища ещё не попадал. А народу-то на княжьем дворе живёт…

тысяч несколько. Понятно, почему многие княжеские резиденции, тот же Смоленск или Ростов, начиная свою историю как одиночные укреплённые усадьбы, довольно быстро разворачиваются в настоящие города.

У Смоленского князя дружина сотен в пять-шесть гридней. К ним — отроки, конюхи, мастера, кухарки, прачки… Понятно, что здесь не вся дружина: часть, наверняка, на рубежах, в других городах… Но, кроме «силовиков», здесь живёт ещё куча гражданских: писари, ярыжки, мятельники, вестовые, слуги — теремные и дворовые… и к ним снова — мастера, отроки, кухарки, прачки…

Место нашей постоянной дислокации… Факеншит! Да у нас в таких бараках… Спокойно, Ванюша. Твоё мнение по поводу как там «у вас» — здесь никому не интересно. Здесь на всё «воля господня». С примесью «воли государевой».

Довольно длинный, метров 20, низенький барак. Крыша… из того, что видно под снеговой шапкой — щепой крыта. В середине стены — дверь с крыльцом в одну ступеньку. Дверь на петлях. Петли ременные, разные, обтрёпанные.

Чем всякой хренью типа поста заниматься — лучше бы он у себя в хозяйстве порядок навёл. «Он» — Благочестник. Никто не слыхал? — И слава богу. Топаем как все, не отсвечиваем.

Факеншит! Да как же можно не выделяться, когда…

Здоровый я вырос. Длинный. Или правильнее — продолговатый? Моей продолговатости — только ещё один в команде, остальные — мелкие. А проёмы дверные тут… как и вообще на Руси принято: входя — поклонись. Недопоклонился.

— Гы-гы-гы… Слышь, длинный, мозгов-то последних не расплескал?

— Есть маленько. Однако ж поболе твоих осталось.

Ну чего этот придурок ко мне привязался? Я ж никого не трогаю! Хотя понятно: нарождающийся бабуинизм не допускает свободы личности в стае, требует обязательного выделения «омеги», «мальчика для биться». «Единение в оплёвывании» — укрепляет коллектив. «Ублюдок» в кругу «высокородных и сиятельных»… — вполне подходяще.

Одна проблема: я на эту роль не подряжался. Зря он так рискует — меня ж ещё и от собственной скуки корёжит:

«Звенит высокая тоска, Неизъяснимая словами. Я окружён здесь дураками — Найдётся цель для кулака».

Спокойно, Ванюша. Не отсвечивать.

Помещение… как всегда — темно и низко. Ещё и холодно — не топлено. Мончук машет рукой в парня, скукожившегося у холодной печки:

— Се — Красимил. Он у вас будет пестуном. Всё расскажет, покажет, приглядит и посоветует. Слушаться его как отца родного! Всё — я побёг, делов… невпроворот.

«Красимил» это от — «милый красавец»? Тогда понимаю местных дам, которым, по «Церковному Уставу», дают до семи лет за связь с иностранцами. Да и то, говорят, не помогает.

Хотя… Критерии тут… Парень на пару лет старше, здоровый. Точнее — больной. Но — длинный. И — толстый. Как-то… одутловато. Белый, мучнистый цвет лица. Сердечник? Или язва желудка? Не туберкулёзник — худобы нет. Белый, толстый, высокий… по здешним понятиям — точно красавец.

— Ты и ты…

— А можно и я, дяденька?

Ну на хрена я постоянно древние анекдоты про пионеров вспоминаю?! Ведь всё равно — правильного ответа не будет.

Что пестун наш бородатого анекдота не знает — не показатель. Хуже другое: шестое чувство — чувство юмора отсутствует. — Ну и что? Бывают же инвалиды: слепые, глухие, не нюхающие… А вот что клинит в диалоге…

«Полез за словом в карман» — русское народное. Но — более позднее: здесь карманов на одежде пока нет. Вот он туда и полез.

— А… ну… ты?… эта… да… тама эта… дров принесите.

— А взять где?

Глуповат — опять клинит. Он что: предполагал, что мы знаем, где тут наша поленница?

Те, из моих современников, кто застал ещё дровяное отопление в коммунальных домах, представляет себе насколько это занятие — сходить за дровами — увлекательно. Особенно, когда тащишь дровишки из чужой поленницы.

Княжье Подворье — целый микрорайон коммуналок. Схлопотать по сопаткам? За пару полешек?

Красимил объясняет. Лучше бы он этого не делал. Проблемы с ориентацией: говорит — «направо», показывает — «налево». Проблемы с речью:

— тама… эта… ну тама!.. она самая…

Ладно, примету назвал: у торца «нашей» поленницы две жерди в землю вбиты, верёвкой накрест связаны.

Топаем вдвоём за дровами. Напарник… ну естественно — Добробуд! Это судьба… Парень насторожено косится. Пытается сделать злобно-пренебрежительное выражение лица на морде.

Сейчас будет «честь предков» отстаивать. Выступать по теме: «а вот мой папенька — хороший!». Вот чтобы я возражал! Но он же продолжит: «а твой — дерьмо». И тут мне придётся физкультурно вбивать в него «дружбу народов». Вбивать — «в бубен». Или правильнее — «в торец»?

Собственно говоря, именно здесь и проходит граница между патриотизмом и национализмом.

«Я люблю тебя, Россия» — патриот. Закономерно, справедливо, обоснованно…

Увы, «от любви до ненависти — один шаг» — международная любовная мудрость.

Куча народу, не промыв глаз и ушей, этот шажок делают и спросонок орут: «А вы все — падонки!».

Избыточно обобщающее утверждение. Пошла пропаганда розни. Этнической, конфессиональной… Здесь — родовой. «Слава Колупаям!» — допустимо, «Геть клята Рябина с ридной Колупаевщины!» — наказуемо.