Прыжок через пропасть
Шрифт:
Завершив круг почета, Годослав снова остановился против королевской ложи.
— И еще позвольте, князь Годослав, от имени его величества короля Карла пригласить вас в королевскую ставку на торжественный обед. А сейчас вам слово, князь… — Маршал, в соответствии с традицией, поклонился победителю. Годослав поднял руку, требуя у берфруа тишины.
— Ваше Королевское Величество, я безмерно счастлив, что сумел получить такую высокую оценку своему ратному труду. И велика моя благодарность за великолепный приз, врученный мне вашими герольдами. А теперь позвольте и мне сделать несколько маленьких подарков. Только начну я с вашего соседа.
Граф Оливье непонимающе поднялся.
— Нет-нет, граф… У его величества два соседа. Я обращаюсь к представителю королевского дома Трюгвассенов ярлу Райнульду. Мое
В проход между берфруа вошел высокий волхв, неся на руках светловолосого пятилетнего мальчика с сердитым взглядом. Следом, семеня, шел воспитатель.
— Простите, Ваше Величество… — торопливо прошептал Трюгвассен, заспешил по лестнице в ристалище и принял мальчика с рук на руки. — Олаф… А где?…
— Ваш сын болен и еще несколько дней вынужден будет оставаться в постели, — сказал Годослав. — Еще ночью он умирал, а уже утром, благодаря стараниям волхва Став-ра, свободно разговаривает и просится домой. Вы сейчас отправитесь к нему, но попросите у короля охрану. Люди в городе разные, и среди них затесалось немало данов и тех, кто рад им услужить…
В ложе встал со своего места и король.
— Князь, я растроган вашей любовью к сюрпризам. Если ваш подарок мне окажется такой же приятной неожиданностью, я буду в вас просто влюблен.
— Ваше Величество, я могу подарить только то, что имею. И потому прошу принять мой подарок с пониманием того, что дается он от чистого сердца.
Годослав выпрямился в седле и даже на стременах слегка приподнялся.
— Ваше Величество, я, князь бодричей Годослав, прошу вас принять меня и мое княжество в число своих верных союзников и друзей. При этом я отдаю себе отчет, что союз таких разных по силе государств не может быть равноправным. В связи с этим у нас могут возникнуть взаимные вопросы о вассальной зависимости, которые я хотел бы обсудить с вами в более спокойной обстановке.
— Вот уж подарок, так подарок… — воскликнул король и широко улыбнулся.
Не ушедшие с ристалища эделинги переглянулись с откровенной печалью. Новый союз не оставлял им выбора в предстоящих переговорах с Карлом. Они тоже должны были признать себя его вассалами [54] .
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Дражко торопил боярские дружины со скорым сбором не напрасно. Пусть и немного времени ушло у самих дружинников на подготовку, но много потребовалось на формирование новых полков, чтобы смешать одних ратников с другими, поставить новых воевод и хотя бы таким образом пресечь возможность любого сговора. С ненадежным войском идти в бой не с руки, а для княжества — опасно. Впрочем, с этими же дружинами, выставляемыми, по традиции боярами, князь-воевода не однажды хаживал в походы, когда походы эти нужны были боярской думе. Тогда на это воинство положиться можно было вполне. И привычку слушаться Дражко вои еще не совсем потеряли. Не должны подвести. Но оберечься все же надо.
54
В этом же 785 году был подписан Падерборнский капитулярий, жестко закрепляющий Саксонию в составе Франкского королевства. Видукинд и Аббио были вынуждены принять христианство и полностью подчиниться Карлу. Если бы не заключение союза с бодричами, подпирающими Саксонию с востока, Карл не решился бы на такие жесткие условия, которые он поставил саксам.
На переформирование ушло несколько часов. И потому выступили уже в полной темноте, когда только звезды стали свидетелями их стремительного марша. Размеры княжества позволяли делать все марши стремительными. Дражко никогда не брал с собой обозов — это знали все дружинники. Запас провизии на несколько дней умещался в переметных сумах, фураж для лошадей каждый имел с собой в мешке, притороченном сзади к седлу. Такой порядок заведен давно, и не виделось причин, чтобы его сменить.
Лесные звери шарахались от дороги прочь, в самую потаенную гущу буреломов. Их пугал странный, непонятный, непрекращающийся звук. А дело в том, что при движении беспрестанно звенели с шелестом кольчуги и звякали доспехи, мерно стучали восемнадцать тысяч конских копыт. И все сливалось в гул единый и бесконечный. Слышали его и в ближних деревнях, но там с ним были давно и хорошо знакомы. И знали: полк пошел, началась война.
К войне бодричам привыкать было не вновь. Даже простым и нищим смердам. Сколько себя помнили, сколько помнили рассказы стариков и родителей, все и всегда воевали. И потому очередному походу не шибко удивлялись. Но сейчас слух уже прошел, как крыльями гигантской летучей мыши прошелестел над головами, что война грядет большая и страшная. И потому мужчины в большом количестве готовили стрелы, точили топоры и вилы, строполили жен и детей от долгой отлучки из дома. Никто не рассуждал, что воюют, дескать, только княжеские дружинники, как это делали ленивые горожане. Опыт, многолетний и многослойный, подсказывал обратное: приходит враг на твою землю — прячь семью и добро в лесных урманах за засеками, закапывай в схроны [55] рожь, а сам карауль у дороги. Чем меньше будешь спать, чем больше стрел выпустишь за ночь, чем чаще доведется тебе вилы в ход пустить или топором с размахом ударить, тем быстрее ты вернешься в свою деревню, чтобы отстроить новую землянку [56] взамен сожженной врагом.
55
Схрон — тайное место, хранилище.
56
В западнославянских деревнях того периода не строили домов, не ставили изб. Смерды жили в землянках.
И как только проходили недалече полки князя-воеводы Дражко, несмотря на ночь, сосед отправлялся к соседу, чтобы вместе обсудить необходимые действия. Вместе и прятаться, и воевать сподручнее, вместе будет сподручнее потом обгорелые бревна растаскивать и заново свою деревеньку отстраивать. И все это обыденно, без жалоб на судьбу, без суеты, без непонимания и спешки. Дело привычное…
Сфирка перед отъездом собрал, кого смог, разведчиков. Пришлось для пользы дела идти на риск и снять почти все заслоны, стоящие с полуночной стороны, уже не такие нужные в условиях открытой войны, как в период войны тайной, прикрытой иллюзорным платком дипломатии. Отряд Скур-латы, что стоял по дорогам на закате, решили пока не трогать, чтобы по мере возможности обеспечить князю Годославу спокойное и безопасное возвращение. Дружина в отличие от разведчиков такую безопасность обеспечить не могла. Никто не знал как, когда и каким путем будет Годослав возвращаться, но к его приезду готовились.
Дражко сидел в сырой купеческой складской землянке за городской стеной и давал последние указания воеводам, когда Сфирка спешно привел к нему Годиона, только-только прибывшего со своими людьми. Мокро потрескивая, чадили узко лущенные лучины, пахло чем-то прокисшим, горьковато-противным, отчего хотелось кашлять. От самих воевод устойчиво шел душок лошадиного пота. С улицы доносилось беспрестанное вечернее кваканье майских влюбленных лягушек, которым вторили своими бесконечными песнями не менее влюбленные соловьи.
— Здравствуй будь всегда, князь-воевода. Рад видеть тебя на ногах и в силе, молвам в упрек, — приветственно поздоровался разведчик.
Дражко с удовольствием пожал его широченную ладонь.
Годион, как и в недавние дни в Свентане, не выпускал из рук свой тяжеленный полэкс, любовно поигрывая всегда остро отточенным широким лезвием с такой же острой пикой впереди. Слушал внимательно, молча. А, выслушав, поклонившись, вышел. Через несколько минут за дверью застучали копыта коней маленького отряда. Годион никогда не собирался долго.