Прыжок над пропастью
Шрифт:
– Милая, – продолжал он, – все на свете пластические хирурги оперируют своих жен. Черт побери, когда ты вместе со мной появляешься на конференции, ты – лучшее доказательство моих достижений. Люди смотрят на тебя и видят совершенство. Они думают: «Посмотрите-ка на жену того парня – должно быть, он прекрасно умеет делать свое дело!»
– Значит, я для тебя – всего лишь наглядное пособие? Вот как ты ко мне относишься? Я – пособие?!
Вид у Росса сделался еще более обиженный.
– Любимая, ты сама всегда уверяла меня, что тебе не нравится
– А как же грудь?
– Я ничего от нее не отрезал. Наоборот, кое-что добавил.
– Потому что моя грудь была недостаточно большой для тебя.
Он подошел ближе:
– Слушай! – Голос его зловеще повысился. – Не забывай: ты была никем, ты была обыкновенной, ничем не примечательной девушкой. Я разглядел твои скрытые возможности. Я превратил тебя в красавицу! Мы с тобой поспособствовали успеху друг друга. Ведь это все взаимно. Я помогаю тебе, ты помогаешь моей карьере своей внешностью, своим характером, своим…
– Так почему ты не оставил меня такой, какая я была, раз ты не выносишь, когда на меня глазеют другие мужчины? Почему ты не оставил меня гадким утенком?
Росса трясло мелкой дрожью. Он впился в нее взглядом; хотя раньше он никогда не бил ее, Вере показалось, что он сейчас способен ее ударить.
– Ты не просто пялилась на того мужика за ужином. Он буквально трахал тебя взглядом.
Она отвернулась.
– Не валяй дурака. Я иду спать.
Росс так сильно схватил ее за плечи, что она вскрикнула от боли. Косметичка упала на пол; из нее вывалились помада и пудра.
– Я с тобой разговариваю!
Вера опустилась на колени и принялась подбирать рассыпавшуюся косметику.
– А я сегодня больше не хочу с тобой разговаривать. Мне плохо, и я иду спать.
Когда она стояла на площадке второго этажа, Росс крикнул снизу:
– Вера, я…
Но она его почти не слышала; снова подступила тошнота. Она попыталась облокотиться о перила, но поскользнулась и, оступившись, полетела вперед.
Росс поймал ее. Вера попыталась отстраниться, но на этот раз он держал ее осторожно, а в голосе послышалась нежность.
– Извини, я не собирался орать на тебя. Ты просто не представляешь, как много ты для меня значишь. Вера, я люблю тебя больше жизни! Ты для меня все. Ты и Алек. До тебя я не жил по-настоящему. Пока я не встретил тебя, я не знал, что такое любовь и нежность. Иногда со мной приходится нелегко, но все, наверное, потому, что я слишком тебя люблю. Понимаешь?
Вера смотрела на мужа невидящим взглядом. Сколько раз она уже слышала подобные речи… Да, он не врет. Он на самом деле любит ее… по-своему. Но его слова давно уже на нее не действуют.
– Знаешь, как я пугаюсь, когда ты плохо себя чувствуешь? Я хочу, чтобы ты сходила к врачу. Завтра же с утра велю Люсинде записать тебя на прием к Джулсу.
Люсинда была секретаршей Росса, а
Голова кружилась.
– Со мной все будет в порядке, – сказала она. – Все будет хорошо.
– Я хочу, чтобы ты сходила к Джулсу.
– Все будет хорошо. Наверное, я еще не пришла в себя после смены часовых поясов – после перелета из Таиланда.
– Тебя тошнит уже неделю, и приступы рвоты не прекращаются. Может, в Таиланде ты подхватила какую-нибудь инфекцию, а если так, ее нужно лечить как можно раньше. Понимаешь?
Войдя в спальню, Вера села на край кровати, вынула линзы, поместила их в контейнер с раствором и облегченно вздохнула. Росс нависал над ней, и она насторожилась. Но буря миновала, и ее муж снова стал нежным и заботливым.
– Понимаешь? – настойчиво повторял он.
Вера задумалась. Визит к Джулсу означал новую поездку в Лондон. Кстати, у Росса через несколько недель день рождения; значит, заодно она сможет купить ему подарок.
– Ладно, – нехотя проговорила она.
– И потом, – он обнял ее и притянул к себе, – нам нужно привести тебя в порядок до операции.
8
6.05 утра, 13 мая. Через пять недель наступит самый длинный день в году – и все же погода сейчас больше соответствует февралю. В новостях сказали, что ночью в северных районах кое-где выпал снег.
Оливер Кэбот – в тренировочном костюме, перчатках и кроссовках – отпер замок, снял цепочку с темно-красного «сарацина» и, поеживаясь, выкатил велосипед из общей кладовой. Из-за влажности казалось, будто холод проникает под кожу и съедает все твое природное тепло. После южной Калифорнии лондонская промозглая сырость стала для него настоящим шоком; он до сих пор не привык к здешнему климату – и вряд ли когда-нибудь привыкнет.
Он надел шлем, сел в седло, перевел счетчик на ноль и начал крутить педали. На Портобелло-роуд, тихой и пустой по выходным, он набрал скорость. В конце улицы он свернул влево, на Лэдброук-Гроув.
На ветру лицо словно покрылось ледяной коркой; Оливер все быстрее нажимал на педали, надеясь согреться. Несмотря на холод, он полюбил Лондон в ранние утренние часы. Как здорово мчаться по пустынным улицам большого города! Оливеру нравилось разглядывать машины, которые моют улицы, мальчишек – разносчиков газет, молочников и случайных прохожих. Иногда у подъезда какого-нибудь дома останавливалось такси, и оттуда выходила женщина в вечернем платье – бледная, растрепанная, сонная…
Сегодня улица казалась еще пустыннее, чем всегда. Мимо проехала пара машин; затем прогромыхало такси. Пассажира на заднем сиденье не видно – лишь смутный силуэт. В голову пришла строчка стихотворения о Лондоне; кто его написал? Оливер забыл. Может, Том Ганн?