Прыжок в конфликт. Правдивая история
Шрифт:
Ангус думал, что ему ответить. При этом он почему-то вспомнил безумную браваду, с которой слепой капитан Дэвис Хайланд пытался противостоять ему. А теперь и эта капитанская дочка туда же. Он должен доказать ей, что ему плевать на все ее угрозы.
– Остановить меня? – воскликнул он, с каждым словом наливаясь веселой злостью. – Это я-то опасность для Человеческого космоса? А как же тогда насчет тебя? Не я взорвал твой корабль. И не я заразил тебя прыжковой болезнью. И не я охотился за тобой. Я даже не стрелял в тебя. Ты сама убила своих друзей-копов, ты сама.
Это
– Я простой водитель грузового корабля. А ты – изменница.
Он видел, что его слова попали точно в цель: девушка всхлипнула и отвернулась. Было похоже на то, что он нажал в ней какой-то выключатель, и она ушла в себя, прочь от реальности, туда, где она могла найти укромное место с остатками веры в себя и укрепиться.
Он был не в силах преследовать ее там, где она скрылась. Для него источником укрепления духа и остроты мысли всегда был страх, и в частности именно страх подвел его к интуитивной догадке о сути прыжковой болезни Морн. Но эти же вдохновение или интуиция ослепили его в том, что касалось восприятия эмоций, отличных от страха.
Участок сознания, к которому обратилась за поддержкой Морн, был не понятен ему. Более того, он опроверг бы существование подобного, назвав это циничной ложью, видом надуманных и запутанных отговорок, имеющих целью отвлечь внимание или, того хуже, ужалить побольнее.
Морн мысленно обратилась к воспоминаниям, глубинным, фундаментальным воспоминаниям детства, в то место, откуда происходило то, что она есть, к образам своего дома и родителей.
Как маленькая девочка, сама не осознавая того, она взывала о помощи к своим маме и папе.
Основой ее воспоминаний о родителях, прошедшей через всю жизнь Морн и во многом сформировавшей ее характер, было постоянное и очень долгое их отсутствие. Оба они были полицейскими и служили в ПОДК, предпочитающей формировать команды кораблей из единых семейств. Большую часть времени Морн проводила с бабушкой и дедушкой (вышедшими в отставку ветеранами службы безопасности Компаний), пока Дэвис и Брайони Хайланд совершали походы в дальний космос, рискуя своими жизнями во имя защиты человечества от насилия Дикого космоса.
Морн чувствовала себя заброшенной и несла в душе тяжкий осадок этого чувства, ни с кем им не делясь. Естественно, она грустила, когда ее родители были вдалеке, и безмерно радовалась, когда они возвращались. Но глубокие, личные переживания она скрывала. Вероятно, она даже не понимала, что может поделиться ими с кем-то. Родители оставляли ее в доме, где она была окружена заботой и любовью, в доме, где значимость соблюдения законности и гражданского долга находились в равном качестве с родственным теплом и вниманием. В семействе Хайландов все, и родители Морн, и ее бабушка и дедушка, видели в своей дочке и внучке будущего члена ПОДК, и для всех это было само собой разумеющимся.
Все, кого знала маленькая Морн, были действующими или отставными полицейскими. И все они имели убеждения: они свято верили в чистоту и первостепенную необходимость своей работы. Окружающие люди выражали ее родителям особое уважение, что наполняло ее непререкаемым сознанием того, что деятельность ее отца и матери была наиболее нужной и ценной из имеющихся в мире. Жизнь за пределами гегемонии полиции Объединенных Добывающих Компаний была сплошь пронизана опасностями, представляющими собой угрозу человеческому существованию, чему Дэвис и Брайони Хайланд имели отвагу и решительность противостоять. Дикий космос был опасной штукой, он требовал доблести, твердости воззрений и идеализма.
Мог ли ребенок сомневаться в этом? Кому могла она поведать о своей незаслуженной заброшенности? К тому времени, когда она уже повзрослела настолько, что смогла облечь свои чувства в слова, правильные слова, необходимость в родителях уже отпала.
Заброшенность? Ущербность? Нет. Она была приучена видеть своего отца в образе орла, парящего в небе в поисках хищников. Мать – в образе пантеры, ласковой и мягкой со своими детенышами, но готовой рвать клыками и когтями недругов, угрожающих ее малышам.
Вдобавок к этому, ее родители, бабушка и дедушка, тети и дяди, все единодушно выражали убежденность в том, что и сама Морн в свое время станет полицейским. Благодаря тому, что она была умненькой, способной и всеми любимой девочкой, родня выбрала ее символом продолжения семейных традиций.
Морн согласно им кивала, будто бы принимая возложенную на нее миссию. Тем не менее она знала, что все это неправда. Она никогда не будет полицейским. Когда ее чувства заброшенности и ущербности ушли, на их месте появилось ощущение обиды. Но так как, опять-таки, для выражения этого чувства в ее жизни возможности не было, оно осталось скрытым, загнанным Морн внутрь самой себя. И вместо того чтобы полностью отдаться стремлению походить на своих родителей, она училась держать себя в узде и прятать обиды.
Будучи еще совсем девочкой, она уже успешно справлялась с этой задачей, стойко перенося свои переживания и ни единым жестом не давая знать о них окружающим.
Известие о гибели матери изменило ее, весь внутренний эмоциональный настрой и негодование Морн сменились стыдом.
Первыми, кто сказал ей о смерти Брайони Хайланд, были бабушка и дедушка. Но в душе, там, где хранился непобедимый образ матери, Морн не верила в ее гибель до тех пор, пока не услышала подтверждение из уст отца. Патрульный корабль ПОДК – «Непреклонный», находящийся под командованием Дэвиса, на котором также служила и Брайони, вернулся из рейда в районе Пояса Ориона, где был сильно поврежден в бою. Завершив все официальные отчетные процедуры в штаб-квартире ПОДК, Дэвис пришел домой, подозвал к себе Морн и рассказал ей все.
Она спасла нас всех, сказал он. За этот подвиг ее посмертно наградили Орденом Доблести. Отец был уверен в том, что Морн хочет знать все подробности. Если бы твоя мать не пожертвовала своей жизнью, погиб бы весь экипаж патрульного корабля.
Пока отец говорил, Морн сидела у него на коленях, и он крепко прижимал ее к себе. Ее возраст еще позволял подобное. Голос отца был тверд и чист – голос человека, так высоко оценивающего поступок своей жены, что он не считал себя в праве даже протестовать против него. Но в глазах у него были слезы. Они стекали по напряженному лицу отца и горячими каплями падали на маленькие грудки Морн.