Прыжок в прошлое

Бакли-Арчер Линда

– Что вы хотите сказать – если получит вовремя? – спросил Питер.

– К сожалению, – ответил доктор Дайер, – король и королева уехали из Лондона в деревню. К тому же, как слышал сэр Ричард, король Георг планирует навестить герцога Нортумберлендского в замке Олнуик, что на побережье Нортумберленда.

– Это же за сотни миль отсюда! – воскликнула Кэйт.

– Да, преподобный Ледбьюри сказал, что до Нортумберленда можно добраться за три, самое быстрое – за два дня, да и то если постоянно менять лошадей.

– Он умрет! – закричал Питер. – Умрет из-за нас. И мы ничего не можем поделать!

Кэйт крепко обняла Питера.

Если бы Гидеон не помогал им, с грустью подумала она, он сейчас, вероятно, вернулся бы в Дербишир, обосновался в Хоторн-Коттедже и начал новую жизнь управляющего поместьем достопочтенной миссис Бинг.

– Гидеон стал вашим другом, да? – спросил доктор Дайер.

Питер только кивнул головой.

Сэр Ричард и преподобный Ледбьюри делали все возможное, чтобы помочь Гидеону. Они попытались увидеться с лордом Льюксоном, но в его лондонской резиденции на Берд-Кейдж-Уолк им сказали, что лорд Льюксон вернулся в Темпест-Хауз. Тогда они верхом помчались в Суррей и оставили свои визитные карточки у дверей. Но лорд Льюксон отказался встретиться, а когда они попытались силой проникнуть в дом, их вышвырнули оттуда. Увидев, что лорд Льюксон следит за их отъездом с верхнего балкона, сэр Ричард крикнул:

– Убийца! Я знал твоего отца – ему было бы стыдно! Ты приговорил Гидеона за то, что он лучше тебя!

К ночи сэр Ричард и мистер Лек собрали все документы, которые должны были доказать невиновность Гидеона или, по крайней мере, поставить под сомнение вердикт суда. Вслед королю и королеве был срочно отправлен посыльный с указанием добраться до замка Олнуик, если король Георг уже отбыл в Нортумберленд.

Теперь оставалось лишь ждать. Следующий день был воскресеньем, и стало известно, что Гидеон присутствовал на специальной службе для осужденных в церкви Ньюгейта. Священник произносил проповедь, а те, кто вскоре должен был умереть, сидели вокруг черного гроба, стоящего в центре церкви. К Гидеону не пускали посетителей, но сэр Ричард дважды в день посылал в тюрьму еду и вино и щедро платил тюремщику, чтобы именно Гидеон получал эти передачи.

Чтобы как-то отвлечь детей от грустных мыслей, доктор Дайер повел их на прогулку по Лондону. Он получал огромное удовольствие от языка, еды и обычаев восемнадцатого века и сокрушался, что у него нет с собой фотоаппарата. Ему нравилось имитировать преподобного: «Право слово!» – или при обращении к официантке в дешевом ресторане, который рекомендовал сэр Ричард, сказать: «Я люблю незамысловатую пищу, мадам. Принесите мне пирог со свининой и взбитые сливки!». Это развеселило даже Питера. Они сидели в кофейне и слушали, как гуляки и денди обмениваются остротами, а литераторы ведут серьезные споры. Они смотрели, как джентльмен нюхает табак и размахивает пышным кружевным носовым платком, а леди бросает обольстительные взгляды на своего кавалера поверх порхающего расписного веера. Им очень нравились экстравагантные туалеты, но не нравилось, как пахнут одетые в них люди. Они наблюдали за жизнью улицы из наемной кареты, а однажды даже из портшеза.

Однажды вечером, гуляя по лабиринту узких улиц позади собора Святого Павла, доктор Дайер заметил, что в городе очень много церквей.

– Вон сколько шпилей вздымается к небесам… а в наше время на их месте сплошь банки и страховые компании. Слава Богу, что собор Святого Павла пережил Вторую мировую войну…

– Как мне плохо от того, что должно произойти

в будущем, – сказал Питер. – Мы рассказывали преподобному Ледбьюри, что Америка стала сверхмощной страной. – Вы бы посмотрели на его лицо! А Кэйт поведала Эразму Дарвину о том, что его внук вошел в историю… Но так не хочется думать о Первой мировой войне, и о Второй, и о холокосте, и о Хиросиме… правда, хорошо было бы этого не знать. И так хочется понять, можно ли все это остановить.

– Папа, – сказала Кэйт, – как ты думаешь, не навредит ли нашему времени то, что мы сейчас здесь находимся?

– Не знаю. Полагаю, мы это поймем, когда вернемся назад. Есть одно обстоятельство, которое меня действительно беспокоит. Помните, браконьер попал в двадцать первый век в день скачек, 26 июля?

– Да. И что же…

– Я прибыл вместе с браконьером двадцать первого – и вот что важно было бы понять: сколько браконьеров и антигравитационных аппаратов побывали здесь между 21 и 26 июля? Подумайте об этом.

Кэйт и Питер остановились и, нахмурившись, посмотрели друг на друга.

– Но ведь это невозможно! – удивился Питер.

– У меня от этого голова разболелась, – сказала Кэйт. – Это уж точно против всех законов природы, или физики, или чего-то еще…

– У меня есть лишь два объяснения, но ни одно меня не успокаивает. Первое: в эти пять дней существовали дубликаты браконьеров и антигравитационных аппаратов. Второе отсылает к гипотезе о параллельных мирах. Чтобы избежать такой временной аномалии, а именно это и случилось сейчас, Вселенная как бы расщепляется. Другими словами, возвращаясь назад во времени вместе с браконьером, я несу ответственность за создание дубликата Вселенной.

– Ты хочешь сказать, что существует Вселенная, где мы с Питером находимся в 1763 году, не надеясь вернуться назад, и существует другая, где есть ты с антигравитационным аппаратом?

– Именно так.

– Тогда то же самое произошло во время нашего прибытия сюда! – воскликнул Питер. – Была одна Вселенная, в которой Кэйт и я покинули вашу лабораторию и вернулись на ланч, и другая, в которой мы отправились назад во времени…

– Вот-вот, – сказал доктор Дайер. – Но надо выбирать – или дубликат браконьера, или дубликат Вселенной. Хотя, без сомнения, существует и другое объяснение, просто мы еще не знаем…

– Я проснусь и пойму, что все это приснилось… – сказала Кэйт.

– Хотелось бы! – улыбнулся доктор Дайер.

Доктор Дайер очень нравился Питеру, но когда они оказывались втроем, он не чувствовал себя так свободно, как наедине с Кэйт. И разумеется, присутствие отца Кэйт только подчеркивало отсутствие его отца.

Хотя они были постоянно чем-то заняты, для Питера время текло очень медленно, как во сне. Мысли о Гидеоне не оставляли его. Мальчик с нетерпением ожидал вестей от короля, корил себя за то, что его друг оказался в столь бедственном положении.

Именно в эти долгие дни ожидания они решили рассказать Сидни и Ханне всю правду о себе. Они рассказали и Джеку, но тот ничего не понял и пошел играть в кегли, которые ему подарил его дядя. Поначалу Ханна спокойно восприняла эти новости, но спустя полчаса у нее началась истерика. Однако рюмочка лучшей мадеры сэра Ричарда успокоила ее, и она заявила, что всегда находила манеры Питера и Кэйт странными, а по поводу их кроссовок сказала, что разочарована тем, какую некрасивую обувь будут носить в будущем.