Прыжок Во Имя
Шрифт:
Антон находился возле бокового столика коридора. В самом отделении уже сидело шестеро, как смог он разглядеть. За столиком сидели упитанная женщина средних лет и мальчуган. Он-то и вызвал у Антона удивление. Как только Антон пододвинулся к столу, чтобы стать поудобнее, парнишка смущенно посмотрел снизу вверх и таким же смущенным голосом поздоровался. Антон сперва подумал, что показалось, но, взглянув в испуганно-ожидающие глазки, заставил из себя выдавить "здравствуй". Слово вылетело неуклюже, да еще и подсевшим и неустойчивым голосом. Парнишка продолжал запоминающе глядеть, словно перед ним некий пришелец. Он вольно стал сползать с кресла, предлагая Антону сесть.
– Сиди-сиди, мальчик, - остановил его Антон.
С нерешительностью мальчик принял прежнее положение.
Вдруг Антон услышал стук колес. Поезд тронулся. Но какой? Так всегда, Антон не был до конца уверенным, если по близости стоял другой поезд. Только после того, как за окном начали виднеться убегающие столбы электролиний, Антон заверил себя, что именно его поезд отправился. Вид соседнего поезда сменился постройками вокзала. Спустя некоторое время, состав пересек черту города. Впереди были поля и станция за станцией, до конца.
Мальчишка опять посмотрел на Антона и на сей раз, ничего не говоря ему, спросил у мамы позволения забраться на верхнюю полку. Смышленый мальчуган. Он снял обувь и завалился наверх. Антон, выждав минутку, занял свободное место. Спросив разрешения у сидящей рядом женщины, он поставил сумку под столик. Молчание - знак согласия. Женщина промолчала, но ей явно что-то не нравилось. Ноги пришлось протянуть в коридоре. Антон сразу их поджимал, если кто-то проходил мимо. При движении свет в салоне стал ярче и фигуры постепенно приобретали человеческие силуэты.
Боковые столики многие перевернули в ложе и появились еще сидячие места. Одна из женщин из "его" плацкарта посоветовала сделать то же.
Но, сидящая рядом с ним за этим же столиком женщина, грубо заявила, что она покупала билет в плацкартный вагон, а не в общий и опять отвернулась к окну, разъяренно подперев голову кулаком. Осознавая её правоту, никто не возразил. Антону стало неудобно, ведь она косвенно и его имела в виду. Это была единственная реплика недовольства. Люди понимали, что требовать порядка нет смысла. На каждый аргумент у другой стороны спора найдется десяток. Поэтому все молчали. К тому же чувство понимания было у всех. В другой стране - другие привычки. И люди привыкли. Привыкли толпиться в автобусах, висеть на ушах в поездах, платить бешеные налоги и деньги за ничтожные товары, и с каждым белым днем становиться всё беднее и беднее.
Все были в одной шлюпке посредине бурлящего океана. Все понимали и старались помочь, сдерживая своё раздражение, ведь всем сейчас плохо, у всех есть проблемы.
Вот почему Антон чувствовал себя неловко. Он не вписывался в картину утопия. От него за милю пахло и сияло богатством и красивой жизнью. Вот почему он вызвал к своей персоне внимание. Каждому было интересно, что делает в таком вагоне щеголь в дорогом пальто. Улучшенное освещение способствовало росту интереса, теперь его стало лучше видно. Антону было неприятно ощущать на себе множество взглядов. Взглядов, приученных современной жизнью подсчитывать, во сколько обошлась покупка одежды Антону. В их головах вертелись цифры и комбинации версий о сущности богатенького франта. Начали появляться взоры скептические, завистливые и недоброжелательные. Возможно, Антону это причудилось. Он очень устал за последнее время. Его голова ходила ходуном. Непроизвольно парень закрыл глаза и заснул.
Сколько спал, Антон не знал. Колеса по-прежнему перестукивали. Те же люди, духота и вечерняя темень вокруг. Постепенно
Антон снял шапку и долгое время держал её в руках, но затем оставил её на столике и снова погрузился в сон. Сновидений опять не было. Когда он открыл глаза, некоторые переоделись, другие ужинали. Были слышны анекдоты и жизненные рассказы, трогающие за душу внимательного слушателя. По коридору всё время бродили, и Антону пришлось поднять ноги.
Сидеть было неудобно и жестко. У Антона болела шея. С грустью он вспомнил про ежевечерние сеансы массажа своей девушки, так спасавшие его от переутомления на работе. Прикосновения крошечных пальчиков вселяли своей нежностью радость жизни в его утомленное тело. Гибкость и плавность молодого тела, пылающего страстью любви, выжигали недуги и наделяли душу спокойствием, большим теплом. От проведенного с ней времени радость переполняла до краев Антона. Счастья не может быть много, чтобы его заметили. Оно либо есть, либо отсутствует.
Неуклюжие попытки помассировать шею проку не дали и Антон принялся поворачивать голову из стороны в сторону. Послышался хруст позвонков, Антон слегка прижмурил глаз и сразу остановился. В соседнем плацкарте женщина писклявым голосом обсуждала судьбы всех своих соседей, друзей, родителей с такой же блондинкой как она. Разговор выглядел самосудом, объявляющим вердикт будущего персонажей.
Какое кощунство, подумал Антон, перебирать чужое горе и делать дурацкие выводы с пояснениями ради развлечения, дабы прогнать скуку. Разговорчики от безделья. Вскоре Антон был равнодушен к содержанию монолога. Его заинтересовал возраст обладателя столь обширным кругом знакомых и наивным детским голоском. Приглядевшись, он оценил даму в тридцать три года, но настолько измученную и поникшую обладательницу бесформенного тела, в давно устаревшем пальто. Рядом с женщинами сидели две студентки, как понял опять засыпающий Антон из диалога. Большетелые, пышные, видно разрабатывающие тела ночью не в ученьях, как, впрочем, и свой похабный лексикон. Грубые речи, повадки злобных баб по соседству, прокуренные глотки мужиков из коридора, уже разбавленные спиртом. От этих персон Антону становилось дурно. Люди шмыгали туда-сюда по коридору. Прошла бабуля. Прогромыхала пара бритоголовых тупиц.
За ними через минуту проводник и двое представителей внутренних органов путей сообщения. Как-то поспешно они прошли.
Во всем вагоне одни сони сменяли предыдущих, и наоборот. Сон господствовал в каждом вагоне небольшого многогранного мирка мчащегося вдаль электропоезда, проносящегося мимо маловажных пригородных станций. Хотя поезд останавливался выборочно, он все равно двигался медленно.
Антон вспомнил восточный экспресс Лондон-Рим. Закрыв глаза и отстранившись от чужой ему реальности, он представил мягкие кресла европейских поездов, вежливых проводниц, вечно улыбающихся и чересчур услужливых, чистые, опрятные вагоны, тишину и гармонию.
В поездке по Европе Антон впервые почувствовал себя человеком с большой буквы. Свободным и имеющим реальные права и привилегии. С какой досадой ему пришлось возвращаться к совершенно иной цивилизации, грязной, грубой, с жестокостью кровавых дикарей. Люди не заслужили подобной несправедливости творца, отвернувшегося от нас, видно, навсегда. И мы продолжаем вязнуть всё глубже и глубже в мягкости трясины коричневости нашей, и только нашей жизни. Антон пытался вырваться, ускользнуть из-под обломков сокрушенной империи. Деньги позволили ему вести желаемый образ жизни. Они построили занавес, сквозь который не проникала навязанная нищетой мерзость существования. Его мирок помнился чистотой и прозрачностью здорового воздуха с ароматом свободы и независимости от передряг, подверженного им мира. Зачем описывать нашу жизнь? Достаточно указать на вечную грязь вагонов наших поездов и всё будет сказано без лишних слов. Антон понимал, что его одухотворенность полетом мнима. Он так же, как и иные, ползает по свету, только его полка чуть выше и немного чище, ну, поудобнее.