Прыжок во тьму
Шрифт:
В начале августа я встретился с Миладой — инструктором пражских городских партийных организаций.
Это была радостная и приятная встреча. Ведь Миладой оказалась не кто иная, как Пепча Файманова из Брно-Лишне.
Мы знали друг друга давно. В 1929 году вместе ездили в Москву. Тогда Милада была семнадцатилетней комсомолкой. Она работала в Федерации пролетарской физкультуры в Брно. Работа с детьми доставляла ей подлинную радость. Последний раз я видел ее в 1939 году в Брно. Она сотрудничала там с нами, а позднее уехала в Прагу.
Естественно, что после такой длительной разлуки у нас нашлось много тем для разговоров.
В
Милада засыпала меня вопросами. Ведь я возвратился из Советского Союза. Она хотела знать о Советском Союзе, о Красной Армии, о том, когда будет открыт второй фронт, когда предполагается конец войны.
— Не удивляйся, пожалуйста, что меня интересуют такие вопросы, — оправдывалась она. — Понимаешь, мы пережили трудное время, пока немцев не разгромили под Сталинградом. Веру в Советский Союз мы никогда не теряли. Но тогда, осенью 1942 года, нам становилось страшно. А как Москва? Сильно изменилась?
— Я был просто ошеломлен, когда после стольких лет вновь ее увидел. Похорошела. С Манежной площади исчезли старые торговые ряды, здесь же выросла огромная современная гостиница «Москва», там же станция метро. Узкая Тверская улица превратилась в широкий проспект Горького, по которому мчатся бесконечными вереницами автомашины. Моссовет передвинули метров на двадцать назад, но работа в учреждении продолжалась. Ну, и, конечно, метро — гордость москвичей. Его строили с большим энтузиазмом. Я воспользовался первой же возможностью, чтобы прокатиться в нем. Это сказочные дворцы: белоснежные стены, витражи, мозаика. Невозможно пройти по станции равнодушно.
Я вышел, чтобы осмотреть очередную станцию. Высокие стены ее до самого свода выложены мрамором. Мощенный мрамором пол сверкал чистотой.
— Нравится? — обратился ко мне какой-то москвич, заметив мое нескрываемое любопытство.
Я кивнул головой.
— А кто вы? — поинтересовался он.
— Из Чехословакии.
— Значит, из Чехословакии? Почему же вы не воевали с Гитлером? Ничего, Гитлера разобьем. Чехи на строительстве метро тоже работали. Молодцы!
И прежде, чем я опомнился, москвич поспешил дальше.
— А как москвичи вели себя, когда фашисты стояли под Москвой?
— К сожалению, тогда меня не было в Москве, но об этом мне рассказывал товарищ Шверма.
Время было тяжелое. Гитлеровцы считали себя уже хозяевами Москвы. Да и «друзья» считали, что Советы падут. Фашисты подсчитывали дни и часы, отделявшие их от победы. Но москвичи и советский народ не дрогнули. Они воевали, сражались и верили в победу. Вся Москва работала на оборону. Оружие шло с московских заводов прямо на фронт. По улицам шагали воинские части и народные ополченцы, граждане с лопатами, кирками и винтовками. Мужчины, подростки, женщины — все они копали оборонительные рвы под Москвой. Лица у людей были серьезны и решительны, никакой нервозности, никакого страха. А фашисты стояли всего лишь в нескольких десятках километров от Москвы. Они бомбили Москву. Фашистские танки снова и снова с ожесточенным упорством рвались к Москве, но москвичи не сложили оружия. Они падали, умирали, но не сдавались. Советские люди выстояли и победили.
Фашисты под Москвой были разгромлены. Миф о непобедимости немецко-фашистской армии был развеян.
Ныне на западе
Милада внимательно слушала меня, потом мы перешли к конкретным задачам: …партийные организации, особенно заводские, должны стать боевыми отрядами, чтобы осуществлять охрану бастующих и вести активную партизанскую борьбу, которая должна затем перерасти в восстание.
— А как с оружием? — спросила Милада.
— Каждая организация должна добывать его самостоятельно любыми путями. Наладив связь с Москвой, мы наверняка получим оружие и будем, по возможности, распределять его по организациям. Мы и теперь стараемся раздобыть его. Но прежде всего нам надо создать надежные базы.
Еще шире пропагандировать призыв «Работай, не торопясь!»
— У нас здесь он находит благодатную почву…
— Этого мало? Неужели собирать товарищей с разных заводов и постоянно обсуждать с ними, что нужно делать на их заводе и как делать? Наша задача — превращать недовольство в активное организованное сопротивление. К этому имеет прямое отношение создание нелегальных заводских комитетов, которые могли бы полностью парализовать влияние насажденных предателями заводских комитетов. Необходимо создать сильное революционное движение в профсоюзах и подчинить его своему влиянию.
Наряду с этим, Милада, надо обеспечить охраной партию. На тебя мы в этом отношении очень рассчитываем.
— Я полностью со всем согласна, и наши товарищи в Москве правы, подчеркивая, что нужно повышать активность сопротивления и переходить к активным формам борьбы. Приветствую также и идею укрепления безопасности партии. А пока в борьбе с гестапо мы полагаемся на слепой случай.
Я понимаю, — продолжала Милада. — Самое слабое место у нас — это конспирация. Я работаю с самого начала оккупации, хорошо понимаю это. Приходят новые люди, они полны энтузиазма, но опыта у них нет. Они энергичны, но забывают о конспирации. Они слишком доверчивы. Мы испытываем большой недостаток в помещениях, необходимых для работы. Некоторые квартиры вынуждены использовать для нескольких операций, что затрудняет их конспирацию. С товарищем Видимом тебе следует поговорить об организации работы в профсоюзах. Я организую тебе встречу с ним в первую очередь.
— Все это очень серьезно и сложно. Понадобится какое-то время на реорганизацию. Но начнем немедленно.
— Ты спрашивал, как обстоит дело с движением в Праге. У нас есть организации почти на всех заводах: «Чешско-Моравске», «Колбенке», «Вальтровке», «Эте», «Шкодовке», «Ринггофферовке», «Орионе», «Юнкерсе», на всех вокзалах, на «Электрических предприятиях» и на других небольших заводах. Есть у нас сторонники среди банковских служащих и интеллигенции. Я сотрудничаю с группой товарищей, каждый из которых бывает на нескольких заводах.