Прыжок за борт. Конец рабства. Морские повести и рассказы (Сочинения в 3 томах. Том 2)
Шрифт:
— Правильно, — неожиданно подтвердил второй помощник слегка хриплым голосом. — Оно сидит в воде на двадцать футов. Это «Сефора» из Ливерпуля, с грузом угля. Сто двадцать три дня из Кардифа.
Мы с удивлением посмотрели на него.
— Мне сказал шкипер с буксирного судна, когда он поднимался на борт за вашими письмами, сэр, — объяснил молодой человек, — Он предполагает послезавтра ввести его в устье реки.
Ошеломив нас таким образом своей осведомленностью, он выскользнул из кают-компании. Старший помощник с грустью заметил, что «не может дать себе отчета в причудах этого малого». Ему хотелось бы знать, почему тот не сообщил нам об этом сразу.
Он было собрался уходить, но я его задержал. Последние два дня судовая команда была перегружена работой, а прошлую ночь люди почти не спали. Мучительно сознавая, что я — чужой человек на судне — совершаю поступок не совсем обычный, я отдал ему распоряжение отправить всех людей спать, не назначая вахты. Я заявил, что сам останусь на палубе до часа ночи и затем передам вахту второму помощнику.
— В четыре он поставит на вахту кока и стюарда, — закончил я, — а потом вызовет вас. Конечно, при малейшем признаке ветра мы поднимем команду и немедленно снимемся с якоря.
Он скрыл свое удивление.
— Хорошо, сэр!
Выйдя из кают-компании, он просунул голову в каюту второго помощника, чтобы сообщить ему о моем неслыханном капризе взять на себя пятичасовую вахту. Я слышал, как тот недоверчиво переспросил: «Что такое? Сам капитан?» Опять послышался тихий шепот, и дверь закрылась. Через минуту я вышел на палубу.
Мое положение чужого человека на борту, лишавшее меня сна, вызвало это необычайное распоряжение; за ночные часы я хотел I ближе познакомиться с судном, о котором знал еще меньше, чем о его команде. Пока мы стояли у пристани, я даже не мог разглядеть его хорошенько; подобно всякому судну в порту, оно было (завалено ненужными вещами, наводнено береговыми жителями, не имеющими к нему никакого отношения. Теперь оно было вы-! мыто и готово к плаванию, и при свете звезд его главная палуба показалась мне очень красивой, — очень приятной и очень просторной сравнительно с его размерами. Я спустился с юта и стал ходить по шкафуту, рисуя себе предстоящее плавание через Малайский архипелаг по Индийскому океану и далее к Атлантике. Все фазы этого путешествия были мне знакомы — каждая мелочь, любая случайность, с какой сталкиваешься во время бури, — все, за исключением новой для меня ответственности командования. Но я ободрился, рассудив, что судно похоже на другие суда, люди на нем — как люди, а море вряд ли скрывает какой-нибудь сюрприз специально для моего поражения.
Придя к такому утешительному выводу, я вспомнил о сигаре и спустился за ней вниз. Там все было, тихо. На корме все спали глубоким сном. Я снова вышел на ют. В эту теплую тихую ночь мне легко и приятно было в моей пижаме; босиком, с тлеющей сигарой в зубах я прошел на нос судна, и здесь меня встретило то же глубокое молчание. Только проходя мимо двери бака, я услышал спокойный, безмятежный вздох кого-то из спящих там. И неожиданно, сравнив великий покой моря с непокоем земли, я порадовался тому, что избрал эту жизнь, чуждую искушений, лишенную волнующих проблем, одухотворенную красотой абсолютной честности и прямоты.
Фонарь на носу горел чистым неподвижным, словно символическим пламенем, доверчивым и ярким в таинственных тенях ночи. Проходя к корме по другой стороне судна, я заметил, что веревочный трап, спущенный, несомненно, для шкипера буксирного судна, приезжавшего за нашими письмами, не был втянут наверх, как полагалось. Я был раздосадован, так как исполнительность в мелочах — душа дисциплины. Потом я вспомнил, что сам освободил своих помощников от исполнения их обязанностей и этим распоряжением помешал назначить вахту и привести судно в порядок. Я задавал себе вопрос, благоразумно ли вмешиваться и нарушать установленную рутину, хотя бы с самыми благими намерениями. Один бог ведает, какой «отчет» дал себе волосатый помощник о моем поведении и что подумала вся команда об этом несоблюдении обычного порядка ее новым капитаном. Я был недоволен собой.
Совершенно машинально я протянул руку, чтобы убрать трап. Веревочный трап — вещь легкая, и втащить его нетрудно; я сильно дернул его, и в результате он должен был бы взлететь на борт, но, однако, он не взлетел, а я от резкого движения откинулся назад. Что за чертовщина?.. Я был так ошеломлен неподвижностью этого трапа, что с минуту стоял как вкопанный, стараясь, подобно своему глуповатому помощнику, дать себе отчет в этом явлении. В конце концов я, конечно, свесил голову за поручни.
Корабль отбрасывал темный пояс тени на стеклянную мерцаю щую поверхность моря, но я сразу разглядел что-то бледное и продолговатое, плавающее у самого трапа. Прежде чем у меня ус пела мелькнуть какая-нибудь догадка, слабая вспышка фосфоресцирующего света, исходившего, казалось, из обнаженного тела человека, сверкнула в спящей воде, как молчаливая обманчивая игра зарниц в ночном небе. И, ахнув, я увидел пару длинных ног и широкую синеватую спину, погруженную по самую шею в зеленое мертвенное сияние. Одна рука, высунутая из воды, цеплялась за нижнюю перекладину трапа. Человек был здесь, так сказать, полностью, не хватало только головы. Безголовый труп! Сигара выпала из моего разинутого рта, тихий всплеск и короткое шипение были ясно слышны в абсолютной тишине. И тут-то он поднял лицо — тусклый бледный овал в тени, отбрасываемый кораблем. Но даже и теперь я едва мог разглядеть контуры его черноволосой головы. Однако этого было достаточно, чтобы рассеялся леденящий страх, сдавивший мне сердце. И момент для праздных восклицаний миновал. Я только перегнулся возможно дальше через поручни, чтобы приблизиться к этому таинственному человеку за бортом.
Он висел, держась за трап, как отдыхающий пловец, и при каждом движении морские молнии загорались вокруг его тела. В воде он казался призрачной серебристой рыбой. И он молчал, как рыба. Он не делал попытки выбраться из воды. Было непостижимо, почему он не старается подняться на борт, и странно волновало подозрение, что, быть может, он этого и не хочет. И первые мои слова были вызваны именно этой волнующей неизвестностью.
— В чем дело? — спросил я своим обычным тоном, обращаясь к лицу, повернутому ко мне снизу.
— Судорога, — ответил он тихо и сейчас же прибавил с легким беспокойством: — Послушайте, не нужно никого звать.
— Я и не собирался, — сказал я.
— Вы один на палубе? — Да.
Почему-то мне показалось, что он собирается отпустить трап и уплыть прочь так же таинственно, как и появился. Но в данный момент это существо, поднявшееся как будто со дна моря, — а это была ближайшая земля от нашего судна, — пожелало только узнать, который час. Я сказал ему. Он спросил нерешительно:
— Должно быть, ваш капитан спит?
— Уверен, что нет, — сказал я.
Казалось, он боролся с собой. Мне послышался тихий горький шепот: «Что толку?..» Следующие слова он произнес с заметным усилием:
— Слушайте, старина… Не можете ли вы тихонько его вызвать?
Я решил, что наступил момент раскрыть свое инкогнито.
— Я — капитан.
На уровне воды послышалось тихое восклицание: «Ах, бог мой!» Фосфоресцирующие вспышки пробежали по замутившейся воде вдоль его тела. Вторая рука схватилась за трап.
— Моя фамилия — Легет.
Голос звучал спокойно и решительно. Приятный голос. Самообладание этого человека каким-то образом передалось и мне. Я заметил очень спокойно:
— Вы, должно быть, хороший пловец.
— Да. Я был в воде с девяти часов. Теперь передо мной стоит вопрос — отпустить ли мне этот трап и плыть до тех пор, пока не утону, выбившись из сил, или… подняться на борт.
Я чувствовал, это — не просто слова отчаяния. Нет, сильный человек решал серьезную, крайне важную для него проблему. Отсюда я мог бы заключить, что он молод; в самом деле, только молодость не боится стать лицом к лицу с подобным исходом. Но в тот момент я это чувствовал чисто интуитивно. Между нами двумя уже наладилось таинственное общение перед лицом молчаливого темного тропического моря. Я тоже был молод… достаточно молод для того, чтобы не делать никаких замечаний. Человек в воде стал неожиданно взбираться по трапу, а я поспешил отойти от перил, чтобы принести ему одежду.