Прыжок за борт. Конец рабства. Морские повести и рассказы (Сочинения в 3 томах. Том 2)
Шрифт:
Кассим очень не любил Дорамина и его Буги, но еще сильнее ненавидел он новый порядок. Ему пришло в голову, что эти белые вместе со сторонниками раджи могут атаковать и разбить Буги до возвращения Джима. Тогда, — рассуждал он, — все жители поселка бросят Джима на произвол судьбы, и наступит конец господству белого человека, защищавшего бедный народ. Затем можно будет отделаться и от новых союзников. Друзья радже не нужны. Кассим в совершенстве улавливал разницу между людьми, видел немало белых людей и понимал, что эти пришельцы были изгнанниками, не имеющими своей страны. Браун сохранял вид непроницаемый. Когда он услышал голос Корнелиуса, просившего разрешения приблизиться, у него появилась лишь надежда на спасение. Меньше чем через полчаса другие мысли зародились в его голове. Только ввиду крайней необходимости он явился сюда, чтобы захватить провианта, — быть может, несколько тонн резины или камеди, горсточку долларов, — и попал в какую-то ловушку. Теперь, выслушав предложения Кассима, он стал помышлять о том, чтобы захватить всю страну. Какой-то проклятый парень, по-видимому, совершил нечто в этом роде — к тому же совсем один. Но вряд ли ему это вполне удалось. Быть может, они возьмутся за дело вдвоем — выжмут из страны все, что она может дать, а затем преспокойно уедут.
Из переговоров с Кассимом он узнал, что ходят слухи, будто он оставил у устья реки большой корабль с многочисленной командой. Кассим серьезно просил его, не откладывая, провести корабль со всеми пушками и людьми к верховьям реки и предоставить к услугам раджи. Браун сделал вид, будто соглашается: обе стороны не очень доверяли друг другу. Трижды в течение утра вежливый и энергичный Кассим спускался вниз посоветоваться с раджой и снова поднимался на холм. Браун во время переговоров со злобной радостью думал о своей жалкой шхуне, фигурировавшей как вооруженное судно, и представлял себе китайца и хромого поселенца из Левуки, олицетворявших многочисленную команду.
После полудня он получил новый запас провизии и обещание внести деньги; его людей снабдили циновками, чтобы они могли устроить шалаши. Они улеглись на землю и захрапели, защищенные от палящего солнца, но Браун, сидя на одном из срубленных деревьев, упивался видом города и реки. Много здесь было добычи. Корнелиус, расположившийся в лагере, как у себя дома, шептал у него под ухом, давая советы, изображая по-своему характер Джима и комментируя события последних трех лет. Браун как будто равнодушно смотрел по сторонам, но внимательно прислушивался к каждому слову и никак не мог понять, что за человек этот Джим.
— Как его зовуг? Джим? Этого мало.
— Здесь его называют туан Джим, — презрительно сказал Корнелиус, — Все равно, что лорд Джим.
— Откуда он взялся? — осведомился Браун, — Кто он такой? Он — англичанин?
— Да, да, он — англичанин. Я тоже англичанин. Из Малакки. Он — идиот. Вам нужно только его убить, и тогда вы будете здесь правителем. Ему принадлежит все, — объявил Корнелиус.
— Похоже на то, что скоро ему придется кое с кем поделиться, — вполголоса произнес Браун.
— Нет, нет, его нужно убить при первом же удобном случае, а тогда вы можете делать все, что вам угодно! — с жаром настаивал Корнелиус. — Я прожил здесь много лет и сейчас даю вам дружеский совет.
В такой беседе и в созерцании Патюзана, который он наметил своей добычей, Браун провел большую часть дня, пока отдыхала его банда. В тот же день каноэ Дэна Уориса проскользнули вдоль противоположного берега и направились вниз по течению, чтобы отрезать ему путь к морю. Об этом Браун не знал, а Кассим, поднявшийся на холм за час до захода солнца, принял меры, чтобы он оставался в неведении. Кассиму было нужно, чтобы судно белого человека поднялось вверх по реке, а такая новость не могла ободрить. Он настойчиво уговаривал Брауна отдать «распоряжение» и предлагал для этой цели верного гонца, который сухим путем доберется до устья реки и доставит «распоряжение» на борт судна. Подумав, Браун счел правильным вырвать листик из своей записной книжки и написать на нем: «Нам везет. Дело крупное. Задержите подателя».
Недалекий юноша, выбранный для этой цели Кассимом, исполнил поручение и в награду был брошен вниз головой в пустой трюм шхуны; бывший поселенец из Левуки и китаец поспешили закрыть люк. Что было с ним потом — Браун мне не сказал.
ГЛАВА XL
Браун намеревался выиграть время, водя за нос дипломата Кассима. Он невольно думал, что хорошенькое дельце можно обделать, работая совместно с тем белым. Он не мог себе представить, чтобы тот парень (конечно, дьявольски сообразительный, раз ему удалось подчинить всех туземцев) не принял поддержки, которая помогла бы отказаться от осторожного и рискованного шантажа — единственно возможного выхода для человека, действующего без помощников. Он, Браун, предложит ему свою помощь. Ни один человек не станет колебаться. Все дело в том, чтобы друг друга понять. Конечно, они поделят добычу. Мысль о том, что у него под рукой был форт — настоящий форт с артиллерией (это он узнал от Корнелиуса), приводила его в возбуждение. Только бы туда добраться, а тогда… Он предложит самое умеренное требование. Но и не слишком скромное. Парень был, как видно, не дурак. Будут они работать, как братья, пока… пока не пробьет час для ссоры и выстрела, который подытожит все счеты. С нетерпением ожидая поживы, он хотел переговорить с этим человеком немедленно. Страна, казалось, была уже в его руках — он мог растерзать ее, выжать все соки и отшвырнуть. А тем временем следовало водить за нос Кассима, во-первых, для того, чтобы получать провизию, а во — вторых, обеспечить себе на худой конец поддержку. Но главное — получать каждый день провизию. Кроме того, он не прочь был начать бойню, поддерживая раджу, и проучить народ, встретивший его выстрелами. Жажда бойни овладела им.
Жаль, что я не могу передать вам эту часть истории, которую я слышал от Брауна, его же собственными словами. В прерывистых, возбужденных речах этого человека, вскрывавшего передо мной свои мысли, когда рука смерти уже лежала на его горле, сквозила ничем не прикрытая жестокость, странная мстительная злоба к своему прошлому и слепая вера в правоту своей воли, восставшей против всего человечества. Подобное чувство руководит вождем банды разбойников, который с гордостью называет себя бичом божиим. Несомненно, заложенная в нем жестокость разгорелась от неудач, лишений и того отчаянного положения, в каком он очутился; но замечательно было то, что, размышляя о предательском союзе, решив мысленно убить белого человека и дерзко интригуя Кассима, он, в сущности, жаждал — едва ли не вопреки самому себе — разрушить этот город джунглей, который его не принял, — жаждал усеять его трупами и затопить в огне.
Прислушиваясь к его злобному прерывистому голосу, я представлял себе, как он смотрел с холма на город, мечтая о резне и грабеже. Участок, прилегавший к речонке, казался брошенным, но в действительности в каждом доме скрывались вооруженные люди. Вдруг за полосой пустыря, кое-где поросшего низким густым кустарником, усеянного кучами мусора и ямами, перерезанного тропинками, показался человек, выглядевший очень маленьким; он направлялся к концу улицы, шагая между темными безжизненными строениями с закрытыми ставнями. Быть может, один из жителей, бежавших на другой берег реки, возвращался за каким-нибудь предметом домашнего обихода. По — видимому, он считал себя в полной безопасности на таком расстоянии от холма, отделенного речонкой. За маленьким, наспех возведенным частоколом за поворотом улицы находились его друзья. Он шел не спеша.
Браун его заметил и тотчас же подозвал к себе янки — дезертира, который был на положении его помощника. Тощий развинченный парень с тупым лицом выступил вперед, лениво волоча свое ружье. Когда он понял, что нужно капитану, злобная горделивая улыбка обнажила его зубы, провела две глубокие складки на желтых, словно обтянутых пергаментом щеках. Он гордился своей репутацией прекрасного стрелка. Опустившись на одно колено, он прицелился сквозь ветви поваленного дерева, выстрелил и тотчас же встал, чтобы посмотреть. Человек за рекой повернул голову на звук выстрела, сделал еще шаг, приостановился и вдруг упал на четвереньки. В безмолвии, последовавшем за громким выстрелом, стрелок высказал догадку, что «здоровье этого парня не будет больше беспокоить его друзей».
Руки и ноги упавшего человека дергались, словно он пытался бежать на четвереньках. В домах поднялся многоголосый вопль отчаяния и изумления. Человек упал плашмя, лицом вниз и больше не шевелился.
— Они поняли, на что мы способны, — пояснил мне Браун. — В них вселился страх перед внезапной смертью. Это-то нам и было нужно. Их было двести на одного, а теперь они могли кое о чем пораздумать ночью. Ни один из них не имел представления о том, что ружье может бить на такое расстояние. Этот парнишка от раджи скатился с холма, а глаза у него чуть на лоб не вылезли.