Прыжок
Шрифт:
— Да, проходил случайно и видел.
— Вы не ошиблись? Вы хорошо знаете подсудимого?
— Чего лучше! В коллективе, бывало, каждый день видаемся!
— Ну, а тот, который, с кем он был, его вы тоже знаете? Узнали бы? Не был ли тем вторым стоящий перед вами человек? Посмотрите хорошенько и дайте ответ, за который вы могли бы ручаться. От него зависит очень многое.
Шолохов в развалку подошел к Мотьке и осмотрел его вплотную. И снова заходили, закачались перед мотькиными глазами столы и лица людей. Снова его судьба повисла на волоске. Он смотрел
— Похоже, что он, но на сто процентов не ручаюсь. Темновато было, не очень рассмотрел. Гришку-то знал, потому о нем легко, а этого ни к чему рассматривать было.
Мотька был спасен. Он отвернулся и сердито плюнул.
— Выдумают тоже… Путают только. Зачем нам с ним по трактирам сидеть. У нас вовсе разная компания. Батюшка ихний генералом были, и они бы в генералы поступили, ежели бы не революция пришла. А теперь вам каюк, наша взяла.
Мотька разгорячился. Он двинулся к скамье подсудимых с поднятым кулаком.
— Теперь вашему брату, баричам, только и осталось людей бить — себя догубливать. Мразь вы тошнотная, буржуйские последыши.
Председатель суда прервал Мотьку. Прокурор снова насел ни Мотьку:
— Скажите, свидетель, вы знали отца подсудимого, полковника Светлова?
Мотька минуту помолчал, потом нехотя ответил:
— Сыздали видел, в полку служил.
— А зачем же вы сказали: «батюшка ихний, верно, генерал был»? Вы же служили у него и знали, что он был полковником?
— Так к слову пришлось — кто их разберет!
— А помните историю на маневрах, когда Светлов вас барабаном ударил?
Мотька снова погрузился в раздумье, но потом помотал отрицательно головой:
— Не, не помню такого случаю. Зачем ему барабаном меня бить?
— Вы служили в полку, в музыкантской команде?
— Не, ни в какой команде не служил. В строю был и в скорости утек.
Прокурор обратился к председателю суда с просьбой прочесть справку угрозыска о прошлом Матвея Кожухова. Мотька слушал с усмешечкой, но по окончании чтения заявил решительно:
— Напутали. В угрозыске всегда так. Тут другая личность.
Сколько ни бился прокурор, но добиться по этому пункту от Мотьки так ничего и не удалось.
Петька прицепился.
— В гражданской войне участвовал? — спросил он.
— Не.
— А раньше воевал?
— И раньше не воевал.
— Но в царской армии служил? В полку-то?
— Служил, да недолго — убег.
— А почему убег?
— Не понравилось.
— Ну, а из Красной армии убег бы?
Мотька подумал. Потом мотнул решительно головой:
— Убег бы. Волю люблю.
— Да ведь тогда вот они — буржуйские последыши — верх бы взяли, ежели бы разбежались все. Ты же их не любишь?
— Не, не люблю.
— Ну, так как же?
Мотька не отвечал. Он стоял насупившись и смотрел в пол.
Но Петька не отставал. Он наклонился через стол к Мотьке:
— Вот ты говорил, что на завод хотел поступить, воровство бросить, а ведь завод-то дисциплины требует. От станка, как из казармы, в неположенное время не уйдешь. Как же ты с заводом-то сладил бы?
Мотька все молчал. Петька тоже помолчал.
— Бестолковый ты, брат. Говоришь, буржуев не любишь, а пролетарского сознания в тебе ни на грош. Ну, а ты вот что скажи — выходит, что оговаривает тебя Светлов, что ты с ним в трактире в ту ночь был?
— Известно оговор.
— Ну, а зачем бы ему оговаривать тебя?
— По злобе.
— Да вы всего два раза, ты говоришь, видались. С чего же он на тебя злобствовать станет?
— Два и есть. А ему охота, может, свою вину переложить на кого. Ну, видит — я поплоше других одет, несознательный, вот он на меня и валит.
— Выходит, по расчету, а не по злобе.
— Да уж сами глядите. Мне-то не достигнуть.
В Мотьке закипело бешенство, холодное, тупое бешенство. Петька, посмотрев на него внимательно, вдруг спросит простецким голосом:
— Скажи. Матвей, правду — был ты в трактире «Лондон»?
И Мотька ляпнул громко на весь зал:
— Был!
Он выждал несколько секунд, пока мертвая напряженная тишина не накрыла многоголовый зал, и, блеснув зубами, не торопясь, добавил:
— Был… третьего дня первый раз был. Пиво там хорошее дают, кабы знал, раньше заходил бы.
Мотька огладил спокойным жестом одутловатые щеки и вдруг осел.
— Был. Врешь… Ране был — крикнул кто-то из зала. Произошел переполох. В зале поднялся шум. Председатель пустил в ход колокольчик и, когда наступило успокоение, перед судейским столом предстал белобрысый паренек лет восемнадцати. Он был взволнован до крайности, и губы его дрожали, когда он повторил, выпучив глаза на судей.
— Был, ей-богу ж был…
Председатель суда поспешил успокоить неожиданного свидетеля и устроил ему с Мотькой очную ставку. Паренек назвался Васей Суполовым, показал, волнуясь, что он служит в «Лондоне» подавальщиком и Мотьку знает, как завсегдатая трактира. Ничего более решительного Вася однако показать не смог, сколько ни трудился над ним прокурор.
Мотька продолжал решительно стоять на своем и не изменил ни на минуту простоватого своего вида, не изменил и тогда, когда по ходатайству прокурора был взят под стражу.
— Воля ваша — сказал он, простецки напяливая на глаза свою измызганную фуражку — воля ваша.
На этом допрос Мотька и кончился, не прибавив делу ясности.
Прокурор начал свою речь как бы нехотя, раздумывая и обращаясь к самому себе.
— Граждане судьи, дело, которое развернулось перед вами, на редкость изобилует темными местами. Несмотря на тщательно подобранный следственный материал, несмотря на многочисленных свидетелей, в деле осталось много неясного, недосказанного. Но сами по себе факты просты в своей отвратительной очевидности.