Прыжок
Шрифт:
Я сказала маме, что мы просто друзья.
Ну что тут прикажете делать? Я опять подумал, что человек мне помог, из окна для меня прыгал, ногу вывихнул, а я теперь скажу: нет? По-человечески ли это?
Перед дверью ее девятиэтажки я, собрав в кулак всю волю, остановился.
– Отпусти меня, Алка!
– взмолился я.- Меня дома студентки ждут. Я же должен провести занятие…
– Ты что же, их там оставил?
– подозрительно спросил «друг».- Студенток? Ты же сказал, что они ушли. Что ты мне-то врешь? Какие студентки?..
Я остановился
– Я не вру, это студентки. У меня занятие. Я подрабатываю. Я оставил им ключ. У них курсовой. Я должен вернуться.
– Тогда,- сказал «друг»,- ты позвонишь от меня и скажешь, что задерживаешься или вообще перенесешь семинар. Это будет лучше, чем просто исчезнуть и приехать в десять вечера, согласись. Извинишься и перенесешь. Так даже солиднее - изредка динамить. А девочки простят. Даже обрадуются, уроки отменили.
Дверь нам открыла мама. Не знаю, как меня представил «друг», но то, что меня приняли за кого-то другого,- это точно. Вообще не дай вам Бог иметь взрослую дочь. Кто это говорил? Чехов? Короленко? Не важно. Все было обставлено достаточно торжественно.
Для начала меня познакомили с «капитаном». Он оказался, как и описывала Алка, в тельняшке. Был похож на какого-то характерного артиста. Обменялся со мной крепким рукопожатием. Видимо, сочувствуя, похлопал по плечу. Потом меня провели к телефону, и я, чтобы не выбиваться из сценария, был вынужден набрать телефон конторы, в которой подрабатываю иногда, и, убедившись, что там никого нет, строгим голосом поговорить с длинными гудками. Мое телефонирование произвело должное впечатление (интеллигент, преподаватель…), и торжественная атмосфера в доме сгустилась. В воздухе стали отчетливо слышны звуки марша Мендельсона. Самое интересное, что и я включился в эту игру.
Ухаживал за «другом», разговаривал с маман, сделал козу ребенку. «Кэп» все подливал. Говорили о тяжелой нынешней жизни, о молодежи, о том, как трудно сейчас устроиться. Странным образом (или мне показалось с испуга) речь зашла о строительстве молодой семьи. Всплыл и пропал в тумане дачный участок под Вязьмой, на который некому ездить. Своя картошка. Огурцы… «Капитан» вспоминал послевоенное детство, сказал, что тоже - ?!
– рос с неродным отцом. Маман поинтересовалась, чем занимаются мои родители. Малыш спросил, нет ли у меня случайно с собой солдатиков. Это было уже слишком. Принеси мне их в следующий раз. Хорошо. Фу, как нехорошо попрошайничать. У тебя же есть солдатики. Нет, у меня есть индейцы. Ох, уж эти дети. (Испытующий взгляд бабушки на меня - как я контактирую…) Вы его извините. Да что вы… Вечер проходил по всем правилам.
Алла, выпив, откинулась на спинку стула. От нее шел жар. Сейчас я чувствую по этому поводу вожделение. Нужно ли говорить, что тогда я постарался незаметно отодвинуться…
А может, и нет. Может быть, и не постарался. Может быть, я все здесь наговариваю на себя. Может быть, и тогда уже я испытывал по отношению
В общем, я напился.
Домой я добирался на такси. Как меня туда сажали - не помню. Очнулся я от холода где-то все у той же Таганской. Таксист, видимо, опасаясь, что меня будет рвать, открыл окно. Вечер был на редкость морозным и ясным. Заметно распогодилось. С трудом трезвея, я стал думать о том, что же произошло в этот день. Я пытался осмыслить происшедшее. Согласитесь, лучшего места, чем карета празднопутешествующего, для такого дела не найти. Поднимая голову к прыгающему в окне такси высокому черному небу со звездами, я спрашивал звезды и самого себя: «Что это было? Зачем это было?» Но звезды молчали, а у меня в голове стоял такой густой туман, что разобрать ничего было нельзя.
Когда наконец в первом часу ночи я ввалился домой, там, естественно, никого уже не было. На столе стояла накрытая полотенцем кастрюля вареной картошки и лежала записка прохладно-дружеского содержания. Были бы силы, я бы пусть пьяно, но прослезился. А так - только долго сидел у окна, не зажигая света, и тупо смотрел то на записку, то на темный и пустой двор. Через какое-то время зазвонил телефон. Я взял трубку. Разумеется, это была не Любочка, это был «друг». Буднично-ласковым голосом, уже как у своего, «друг» спросил:
– Добрался?
Я кивнул.
– Слушай,- сказал «друг»,- мы тут с мамой, ожидая, пока ты доедешь, сели разгадывать кроссвод. И у нас есть нерешенные вопросы. Я и подумала, кто у нас еще эрудит, кроме тебя?
– Да,- сказал я,- действительно.
«Друг» предпочел не заметить моей иронии.
– Американский страус. Из пяти букв,- сказал он,- «у» последняя, не помнишь?
– Страус?
– спросил я, снова обалдевая. (Видимо, этот безумный день никак не хотел заканчиваться просто так и нуждался в последнем, абсурдном аккорде.)
– Ну да,- сказал «друг».- Главное, что-то вертится в голове, я же в школе отличницей была по биологии. Всю тропическую фауну знала. А сейчас не могу вспомнить, кто это. Вроде слово типа прививки.
– Какаяпрививка??
– Ну, прививки, какие нам делали в школе, помнишь? В советское время. Под лопатку, пирке…
– Манту,- сказал я.
– О, молодец!
– закричал «друг».- Как я забыла? Прививка - манту! А страус - нанду! Нан-ду!.. Мам, пиши. Южноамериканский бегающий страус нанду, живет в Патагонии.- «Друг» отвлекся от трубки.
Я закрыл глаза. Страус нанду, пригнувшись, бежал по холодной патагонской равнине, бедный «друг», хлопая крыльями, вылетал из моего окна, капитан, стоя на мостике своего корабля, застрявшего в снегах у кольцевой автодороги, орал в мегафон что-то нечленораздельное - все слилось в один сверкающий хоровод в моей бедной голове…
Я повесил трубку.
Немного посидел. Потом пошел спать.
И больше не отвечал на звонки. Надо же было когда-то и где-то поставить точку.