Псевдо
Шрифт:
Утром мне позвонил Гаврилов (сегодня воскресенье) и стал что-то такое грустное рассказывать о своей последней встрече с Кузьминым. Естественно, что «Три Саши» ему, Кузьмину, не понравились. Видимо, слишком близко принял к своему пытливому сердцу.
Ещё он много говорил несчастному Гаврилову о том, что надо, мол, много, очень много работать («…я убедилась, что они за люди! Никогда не думала, что она такая! Грамотная, но не интеллигентная!» — говорит старушка справа, видимо, о невестке), что никто не хочет заниматься простым литературным трудом. Один Кирилл Анкудинов (говорил апостолу
Я моментально отнес их к себе тоже. Отнес на помойку своей души (простите за такой примитивный метафорический ход) и оченно загрустил.
Что же это такое? Я работаю, работаю, делаю, делаю, постоянно себя подгоняю, вечно боюсь, как бы не сделать меньше, чем можно, снова работаю, снова делаю, ложусь изможденный немного поспать, утром опять всё снова, а потом вдруг вновь и вновь находится какое-то чмо, которое говорит мне весомо так и серьёзно: «Надо работать! Надо больше работать!» Простой труд писателя, простой труд композитора, простой труд для куска хлеба и сигарет, простой труд, простой труд, простой труд. Боже мой, как же вы все заебали! Что я сейчас, интересно, делаю по-вашему?! И ещё этот дядя Игоряша, добрая несчастная, потрепанная мудашка, и Ириша, и прочие… Работай, работай, работай! Да работаю я! Отъебитесь все!!!
Когда Ивлен был по отдельности Иваном и Еленой, та часть, которая была Иваном-царевичем, великим русским живописцем, обладала примерно тем же комплексом внутренних проблем, что и я. Он рисовал, рисовал, работал, работал, переделывал, совершенствовался, временно деградировал и снова устремлялся на штурм всевозможных духовных высот, а потом все свелось к тому, что он стал андрогином. Такой клевой самодостаточной особью идеальной! И все стало у Ивлена заебись! Перестало хотеться бабу, перестали мучить смутные и сбивчивые сновидения на сексуальные темы, столь характерные для нервных женщинок, перестало хотеться рисовать, молиться, одним словом (точнее двумя), все перестало.
Лежал он целыми днями на диване и был доволен, а психоанализ начисто прекратился.
Ивлен ел, спал, смотрел MTV, почти машинально поглаживал кошечку и ходил гулять с дорогостоящей собачкой. Собственно, с Жужу. (Когда я вставлю в текст романа черновой вариант начала, вы поймете, что по моёму изначальному плану вы уже должны были бы знать, кто такая Жужу, и чем характерно это четвероногое.)
Однажды к Ивлену пришёл странный человек в сером плаще с капюшоном. Капюшон был очень глубокий, лицо не просматривалось, да и не очень хотелось заглядывать в эту серую глубину. А чего хотелось?
Да ничего Ивлену, как всегда, не хотелось! Одно знаю твёрдо: настал момент обнародовать исконное начало и прекратить все эти фишечки с недосказанностями и прочим псевдоэстетским туманом.
Я вклею эти странички, ибо начало написано в другой тетрадке, в тетрадь с основным текстом «Псевдо». Но для этого необходимо дописать эту сторону листа, чтобы хоть чуть-чуть удлиннить жизнь моего доброго маленького товарища. Ведь жизнь надо беречь, да? Как свою, так тем паче чужую!
(Ещё одно замечание, не относящееся к делу, напоследок хотелось сделать. Бы! У меня в школе № 112, где я проучился целых семь лет (с 1983-го по 1990-й год) была одноклассница, имя и фамилия которой полностью совпадали с именем и фамилией моей второй жены Лены Зайцевой. После окончания школы я не встречал эту девушку ни разу, хотя других одноклассников и одноклассниц лицезрел постоянно.
Продолжалась эта несправедливость до тех пор, пока в моей жизни не появилась Лена Зайцева-2 (Любимая), а ещё точнее, до тех пор, пока не распался недолгий наш брак.
Теперь я встречаю Лену Зайцеву-1 (она же, в свете последних событий, — Лена Зайцева-3) практически еженедельно. Последний раз я встретил её десять минут назад в подземном переходе в преддверьи «писательского треугольника»: «Тверская» (бывшая «Горьковская»), «Пушкинская» и «Чеховская». Произошло это около полудня 20 марта 1995-го года. Она, как всегда, не узнала меня.)
Странный человек молча прошёл в гостиную, медленно опустился в хозяйское кресло возле камина и, закинув ногу на ногу, заговорил негромко и с хрипостцой: «Здравствуй! Я знаю, кто ты, но ты не знаешь, кто я. Я — Тесей. Жизнь и всевозможные приключения изуродовали мое некогда прекрасное лицо, исковеркали мою некогда чистую и светлую душу, но мой мозг, мой ум, сохранился весьма неплохо, и моя память по-прежнему тверда и всеобъемлюща, бля. Поэтому сегодня я здесь. Сегодня я здесь, Ивлен, чтобы возвестить тебе исконное начало романа Максима Скворцова «Псевдо»…»
«Там никого нет…» — сказали в один голос трое посланных… на разведку. «Значит, можно войти», — заключила Елена и добавила: «Все могут быть свободны».
Тем временем еленино счастье неторопливо прогуливалось по колонному залу заброшенного дворца. Счастье боязливо озиралось по сторонам, опасаясь тайных недоброжелателей, возможно прячущихся за колоннами.
Счастье называли Тесеем.
Елена же никого, собственно, не искала. Все шло к ней в руки само собой. Однажды у неё в ладонях оказался колючий волшебный ёжик-клубок, вслед за которым в её жизни очень скоро появился Иван-царевич.
Впрочем, все это волновало её лишь постольку-поскольку. В остальном она была себе на уме.
Со страниц своих бессмертных книжек грозил ей крошечным кулачком Достоевский, да и Пушкин не отставал, то и дело кокетливо подергивая дружеской своею ногою.
Утешением ей, Елене, служили лишь бессменные сопровождающие ея. Этих рыцарей она баловала как могла, но никогда не прислушивалась к их мнению всерьёз и была такова. Какова?
Всего понемножку в ней было. Многое в её жизни происходило случайно, но многое было обусловлено целым рядом определяющих факторов.
Иван-царевич же не мог похвастаться перед своей избранницей решительно ничем и, видимо, оттого и ходил постоянно с печальным, но вместе с тем удивительно трогательным еблом.
Кое-что ему удавалось, но ни он сам, ни Елена не находили достаточной глубины, хотя народ считал Ивана гениальным живопописцем.
Тем не менее, в семье этих двух гигантов царила вечная неудовлетворенность, чем они были вполне счастливы, иначе говоря, ОТЕСЕЕНЫ, ибо Счастье и Тесей по условиям игры суть синонимы.