Псевдобожественная трагедия, или Маленькая пьеса со странным финалом
Шрифт:
– Условия?
– тихо спросил Алекс.
– Условия... Ну, скажем, такие. Вы выполняете работу. Один объект, ну, может быть, два. И получаете плату. Любую. Абсолютно любую. Ну, в разумных пределах, конечно. Я надеюсь, что не услышу от такого разумного человека предложений типа повернуть время вспять, изменить историю или очистить атмосферу Земли. Это слишком трудоемко. Хотя... Ну, говоря образно, ваше желание должно укладываться в рамки физических законов, принятых на Земле. Вам понятно?
– Бред.
– Хм... Почему же бред? Вы мне не верите?
– спросил Урод и нагнувшись, исподлобья, посмотрел Алексу
– Кого?
– Согласен...
– протянул гость, внезапно перейдя на "ты".
– Это хорошо, что ты согласен. Это хорошо... Я скажу тебе, кто будет обьектом. Ты получишь точные инструкции. Настолько точные, насколько это возможно в данных обстоятельствах.
Сказав это, Урод положил на столик неведомо откуда взявшуюся папку.
– Когда ты выполнишь задание, я узнаю об этом. Я приду. Временных границ я не ставлю, но лучше сделать все быстро. Видишь ли, я опасаюсь, что время пребывания объекта в пределах твоей и моей досягаемости ограничено. Так что постарайся. Если тебе что-нибудь будет нужно, я тоже найду тебя, - сказав все это, Урод вдруг стал каким-то обыденно-усталым человеком.
– А теперь я пойду, - сказал он и потянулся.
– Спать хочется.
И вышел, оставив Алекса разбирать документы.
Сам с собой: Желтый свет. Больной желтый свет. Ты уже давно тут обретаешься?
Равнодушно: Нет. Перебрался буквально месяц назад.
Удивленно: Месяц. Ты измеряешь время... Равнодушно: Да. И поверь мне, ты тоже скоро станешь этим заниматься. Тут больше нечего делать. А время... Мы с тобой его недооценили. Оно надолго переживет нас, (смеется). Правда, глупо звучит?
Глухо, руки прижаты к лицу: Ну почему, смешно? Дети переживают отцов. Насмешливо: Это относится только к тебе. Ты у нас... Гхм. Папаша. Можешь на улицу выйти, посмотришь, чем детишки занимаются!
Устало: Не нужно приниматься за старое. Ты ведь и сам помнишь, как все начиналось.
Серьезно: Помню. Прости. Они действительно были необходимы нам. Но... Ладно. Не стоит. Они и сейчас нужны нам... Почти обреченно: Вот только мы не нужны им.
Все улицы похожи друг на друга днем, смог, пыль, люди, но ночью каждая улица обретает словно самостоятельность. Ночью даже самый захудалый переулок становится Местом. Со своей историей, традициями и порядками. Некоторые улицы ночью веселы и крикливы, как перепившие шлюхи, а некоторые похожи на притаившихся зверей - пойдешь и сгинешь бесследно где-то посередине. Алекс шел как раз по такой улице. Темной, освещение полностью подавлено, и страшной. Впрочем, Алекс на такой вырос. Его не пугали ни "халаты", торговцы органами, ни перебравшие наркоманы, выделывающие коленца на тротуаре, ни мелкие наемники, поодиночке переходившие ему улицу. Все это было своим, родным и знакомым. Алекс сам был таким же. Он в тяжелые годы приторговывал органами, вырезанными у своих жертв, а то и у просто случайных прохожих, он употреблял наркотики, потому что Жажда была сильнее его воли и он был наемником, но не начинающим, а специалистом, профессионалом. И сегодня он шел к другому профессионалу. Дверь в его подвал была загорожена. Большим человеком. Странно. Раньше такого не было.
– Здравствуй, приятель.
–
– Иди своей дорогой, парень. Нету его дома. Гуляет. Свежим воздухом дышит. И ты поди, подыши, - голос амбала оказался чуть ли нее по юношески ломающимся. Видимо он сознавал этот свой недостаток и старался говорить тише и сипловато.
– Ага. Сейчас и пойду, - отозвался Алекс в дружелюбной манере.
– Вот только мне забрать у него кое-что надо. Я даже знаю, где лежит, возле зеркала в ванной. Черная такая коробочка. Может, ты сходишь? А я постерегу тут.
– У меня ключей нет, - ответил громила, демонстративно разминая кисти рук.
– Может, пойдешь куда-нибудь еще?
– Нет, пожалуй. Мне все-таки забрать ту штуку нужно... Вот.
– Алекс отошел на шаг назад.
– Может сам отойдешь?
Громила ответить не успел. За дверью что-то грохнуло, и закрашенные изнутри стекла подвала озарились ярким светом. Громила развернулся, вышиб дверь и метнулся внутрь, но вдруг замер на пороге, вспомнив про Алекса. Развернуться он не успел. Только успел упасть с отбитыми почками и переломанным кадыком. Два удара, правой по почкам и внешней стороной ребра левой ладони по горлу, и амбалу стало вдруг все "сугубо фиолетово", как выражался Тамбурин.
Алекс уже был внутри. Помещение, наполненное густым дымом, было ярко освещено. Потолочные лампы были лишены плафонов и заливали все великолепие подвала резким светом. В углу валялся явно мертвый человек, точная копия охранника, которого вырубил Алекс. Вместо правой руки у человека была культя с рваными краями, видимо результат взрыва. Кто-то шумно кашлял, дым был довольно едким. В глубине помещения полузадушенно трепыхались и раздавались тяжелые мокрые удары. Алекс пошел на звук.
Ковбой лежал на столе, служившем ему кухонным. Рядом стоял худой мужик и сосредоточенно лупил Ковбоя плоской доской по лицу. С каждым ударом от лица летели брызги, и Ковбой начинал дергаться.
– Эй, Чудик. Бить человека по лицу нехорошо.
– А?
– Худой развернулся, ошалело взглянул на Алекса и крикнул в глубь помещения.
– Гриша, козел, кто тут шляется, твою мать!?
– Я с Гришей уже познакомился. Очень он плох. Кашлял сильно. Ты бы Ковбоя отпустил... Мне он нужен очень.
Худой не стал тратить время на разговоры, его левая рука метнула в Алекса доску, а правая метнулась к поясу, где висел пистолет, старая модель, находящаяся на вооружении у правительственных сил поддержания порядка. Все это Алекс восстановил в памяти потом, после того, как он поймал доску, сделал два молниеносных шага вперед и раскроил этой же доской голову худому. "Плохо сработал, - подумал Алекс, глядя на то, как Ковбой выдувает кровавые пузыри ртом.
– Надо было раньше сюда заявиться."
Лечить Ковбоя легко. Неизвестно, знали ли это налетчики, но когда-то давно Ковбой провел несколько операций по увеличению уровня собственных регенеративных способностей. Собаке с ее заживляемостью было до Ковбоя далеко. На нем все заживало буквально в течение нескольких часов. Правда, заживало не косметически... Поэтому при взгляде на сумасшедшее сплетение уродливых шрамов на месте лица Ковбоя становилось не по себе. Хуже было со сломанными руками. Тут требовалось несколько спокойных дней, а таким сроком Ковбой, видимо, не располагал.