Псих. Дилогия

Хожевец Ольга Аркадьевна

На площадку я сел, по-моему, раньше, чем присутствующие успели позакрывать рты, открытые при моем взлёте.

– Ну. Ты. Блин!
– выдохнул капитан Лесковски, когда я встал перед ним, спустившись из кабины на землю.

А я обратился к Лёнчику:

– Поменяй капсулу с мононуклеаркой. Грязная попалась.

Больше никто не мешал мне пойти спать.

После этого случая мои взаимоотношения с механиком потихоньку стали... Нет, "улучшаться" не могу сказать. Скорей, они появились, а прежде

их и вовсе не было. Правда, он по-прежнему старался очень внимательно и осторожно подбирать слова, общаясь с представителем страшноватого и непонятного уголовного мира (кто-то, видимо, здорово застращал его тем, что в этой среде за слово спрос особый), и иногда самым комичным образом неожиданно спотыкался посреди разговора, напряжённо соображая, не сморозил ли лишнего, или вдруг заподозрив подвох. Но уже то, что Лёнчик шёл на разговор, а не пытался отделаться парой-тройкой вежливо-незначащих фраз, было немалым прогрессом. Кстати, интересная деталь: я называл его "Лёнчик" и на "ты", переняв эту манеру от технарей в ангаре (не от нахальства, а как-то так само собой получилось - услышал и назвал в обстановке вечного дефицита времени), а он обращался ко мне на "вы", но упорно не звал ни по имени, ни по прозвищу. Далеко не сразу я понял, что для человека это составляет серьёзную проблему: решить, как он может себе позволить меня называть, не рискуя задеть или оскорбить.

Открытие меня смутило и даже немного расстроило. И не в Лёнчике тут было дело; я внезапно испугался, что совершенно разучился общаться с людьми. Или, может быть, никогда не умел?

Вдруг подумалось о Роми. Она-то что во мне нашла? Красивая, умная, образованная женщина?

Как она там? И вспоминает ли обо мне хоть иногда?

В таких вот раздёрганных чувствах я ушёл на вылет.

А по возвращении первым делом подошёл к механику и спросил в лоб:

– Как вы предпочитаете, чтобы вас называли?

Он не понял, конечно. Не понял, что происходит, и перепугался всерьёз. Таки решил, видать, что накосячил.

Я пояснил:

– Меня зовут Данил. Можно по фамилии - Джалис. Можно - Псих, это мой позывной, если вы не в курсе, совершенно официальный. И я думаю, будет вполне удобно, если вы станете обращаться ко мне на "ты". В конце концов, я моложе вас лет на десять.

Ни с того ни с сего он сказал:

– Мне двадцать восемь.

– Значит, я угадал.

– Меня вполне устраивает Лёнчик, - пробормотал он растерянно.

– Ладно.

– И на "ты"... тоже. В смысле, устраивает.

– Отлично.

Он помялся.

– Данил, вам... тебе... что-то нужно? В смысле, я могу чем-то помочь?

Вот же ж интеллигент безочковый!

Я разозлился.

– Нужно, конечно. Спирт у тебя есть?

На его лице вместе с нешуточным облегчением отразилось откровенное - "ну так бы сразу и говорил!"

– Немного я могу... Вчера выдача была...

Этот чудак ещё и почти весь спирт использовал по прямому назначению.

Лёнчик попытался всучить мне пластиковую фляжку - "на вынос", так сказать - но эти поползновения я пресёк на корню. Завёл его в каморку-загородку, обустроенную когда-то Тарасом. С тех пор она и не использовалась - Лёнчику как-то не нужна была, другие механики имели свои местечки;

так что всё здесь осталось, как было - штабеля оцинкованных ящиков, хлипкий стол, табуреты, даже раскладушка неубранная в углу под серым одеялом. Я аж проникся, когда вошёл.

И между прочим, вовсе не было у меня в планах Лёнчика напоить. Просто казалось - расслабится он немножко, может, поговорим как люди в кои-то веки... Ему же потом легче будет.

Ну кто мог ожидать, что механик "поплывёт" с первой же дозы?

В общем, вместо задушевных разговоров пришлось мне лыка не вяжущего Лёнчика спать укладывать, а потом ещё и по работе прикрывать.

У-фф...

Попозже я наведался в столовую. Была одна положительная сторона в том, что напряжённый, сумасшедший распорядок нынешней нашей жизни никаким графикам-расписаниям не поддавался: в столовке можно было что-нибудь пожрать всегда. В любое время суток. Вообще с питанием у нас проблем не возникало: однообразная, почти сплошь из концентратов еда хоть и навязла в зубах, зато предлагалась в достатке. А вот у пехоты, я слышал, и с этим бывают задержки, и даже с водой.

Я взял с собой котелок с горячим супом, плошку прямоугольных, похожих на детские кирпичики эрзац-котлет, остывших, но ещё вполне пригодных к употреблению, галеты. Вообще-то, выносить продукты не разрешалось - но в последнее время и на это стали смотреть сквозь пальцы, а уж договориться можно было всегда.

Добычу я тащил в каморку, стараясь не расплескать суп, и пытался припомнить, оставалась ли ещё в заначке у Тараса заварка, или нет. Кипятильник-то у него был... Я не проверял, но почему-то не сомневался, что Тарас не увёз с собой все это хозяйство. И когда дорогу заступил кто-то из летунов, первая моя мысль была все та же, о супе: не расплескать...

– Скай разбился, - сказал летун.

Я поднял голову. Джуба, скаев первый ведомый.

– Как?

– Из боя вышел, ещё вроде тянул... А до базы не долетел. По пути где-то.

– Ищут?

Джуба дёрнул головой - резко, отчаянно.

– Какое... Сказали - все. Нет сигнала.

И пошёл прочь, на ходу рубя рукой воздух, словно продолжая спор с кем-то невидимым, извечный спор, безнадёжный и бессмысленный...

Я постоял на месте. А потом двинулся дальше, по-прежнему аккуратно придерживая котелок с супом.

Ничего ведь не изменилось.

Почти...

Лёнчик уже не спал, сидел на раскладушке, обеими руками придерживая голову, таращился старательно куда-то в пол. По перекошенной физиономии было видно, как ему хреново, но по крайней мере он уже хоть что-то соображал.

– Иди поешь, - позвал я, выставляя принесённое на столик.
– Легче станет, проверено.

– Не могу.

– Через "не могу".

– Вытошнит, - вздохнул он обречённо.

– Уже не вытошнит. Иди хоть супа похлебай, я сейчас чай поставлю.

Лёнчик дотащился-таки послушно до столика. Долго отдувался, с отвращением созерцая суп, первую ложку запихнул в себя с трудом, а потом дело вроде пошло.

– Ну вот видишь, - кивнул я.

Чайник оказался на месте, заварка тоже. Я бухнул в кружку примерно треть брикета - не чифир, но взбодрит хорошо.