Психиатрическая власть
Шрифт:
Итак, низложение, ниспровержение короля. Не похоже, однако, чтобы это было низложение того же типа, как, например, в шекспировских трагедиях: перед нами не Ричард III, которому грозит своей мощью другой властитель," и не король Лир, лишенный своей власти и скитающийся по миру в одиночестве, нищете и безумии.5 Безумие короля [Георга III], в отличие от безумия короля Лира, которое заставляло того скитаться по миру напротив изолирует его в определенной точке и главное подчиняет власти не являющейся властью другого короля; безумие подчиняет короля власти совершенно иного типа нежели монархия и даже как мне кажется полностью проти-воположной ей. Это анонимная, безымянная власть, власть без лица распределенная мемсду г)эзлич^ными людьми; это власть
36
что в некотором смысле занимает место, оставшееся пустым с низложением короля.
Следовательно, речь идет не о свержении одной королевской власти другой королевской властью, но о переходе от королевской власти, обезглавленной безумием, которое овладело головой короля и было путем своеобразной церемонии, призванной объявить королю, что он более не является властителем, лишено короны, к власти иного типа. В самом деле, место этой обезглавленной и лишенной короны власти занимает власть безымянная, множественная, тусклая, бесцветная, которую я буду называть властью дисциплины. Власть-господство сменяется, так сказать, властью-дисциплиной, действие которой заключается вовсе не в утверждении власти отдельного человека, не в концентрации власти в зримом и имеющем имя индивиде, но, наоборот, в действии на него самого, на тело и личность низложенного короля, который должен быть приведен этой новой властью к «смирению и покорности».6
Если власть-господство выражается главным образом в символах экстраординарной силы обладающего ею индивида, то дисциплинарная власть скромна, бесцветна; это власть, функционирующая посредством сети и обретающая видимость исключительно в смирении и покорности тех, на кого она безмолвно действует. В этом-то, на мой взгляд, и заключается суть описанной сцены: в столкновении власти-господства и дисциплинарной власти, в подчинении, овладении второй властью первой.
Кто же 'исполнители этой дисциплинарной власти? Как вы видите, врач, тот, кто все это организует, тот, кто является в известной степени узловым элементом, ядром дисциплинарной системы, сам, как это ни удивительно, даже не появляется: Уил-лиса всегда нет. И когда уже под конец возникает сцена с врачом, речь идет именно о старом враче короля, а не об Уиллисе. Кто же тогда исполнители власти? Это, как сказано у Пинеля, два королевских пажа исполинской стати.
И здесь, как мне кажется, нужно ненадолго остановиться, ибо эти пажи играют во всей описываемой сцене очень важную роль. В качестве гипотезы, возможно ошибочной, я бы сказал, что это отношение пажей-исполинов и безумного, раздетого короля подлежит сравнению с некоторыми иконографическими темами. Пластическая выразительность этой истории отчасти свя-
37
зана, на мой взгляд, именно с тем, что в ней есть элементы [...*] традиционной иконографии изображений королей. А короли и их слуги традиционно изображались согласно двум типам.
Во-первых, это король-воин, в полной амуниции, с оружием, король, зримо демонстрирующий свое всесилие, если угодно — король-геркулес, возле которого, ниже которого располагаются попираемые этим подавляющим могуществом персонажи, чья роль состоит в выражении покорности, слабости, поражения, рабства, а при необходимости и красоты. Такова одна из первых оппозиций, обнаруживаемых в иконографии королевской власти.
А вот второй иконографический тип, тоже подразумевающий игру оппозиций, но другого рода. На сей раз это не король-исполин, а король человеческой стати, в отличие от первого лишенный всех видимых и однозначных признаков физической силы и облеченный лишь символами своей власти. Это король в горностаевой мантии, со скипетром, державой, рядом с которым, или опять-таки ниже, — зримая манифестация силы, которой он располагает: солдаты, пажи, слуги, представляющие силу, но такого
В нашем случае в этой сцене, которую приводит, основываясь на Уиллисе, Пинель, мы находим те же самые элементы смещенными и трансформированными. Вот — грубая сила короля, который превратился в человекоподобное животное и оказался в положении покорных и скованных рабов из первой приведенной мной иконографической версии, а вот рядом с ним — сдержанная, дисциплинированная, спокойная сила слуг. В этой оппозиции одичавшего короля и слуг, зримо представляющих силу, но силу дисциплинированную, заключена по-моему отправная точка перехода от постепенно исчезающего господства к дисциплинарной власти которая складывается шаг за шагом и показывает в этих молчаливых сильных статных одновременно послушных и всемогущих пажах саМО КЯК МНв кажется, свое лицо
В магнитной записи лекции: входящие в состав.
38
Но как эти слуги-исполины исполняют свои функции? Чтобы ответить на этот вопрос, в текст Пинеля нужно внести некоторые поправки. В нем прямо сказано, что задачей слуг является помощь королю, что они должны исполнять его «потребности», учитывая его «положение». Однако мне кажется, что в рамках того, что можно назвать властью-господством, слуга как раз и исполняет потребности своего господина; он должен удовлетворять требования, обусловленные положением господина: он одевает и раздевает короля, он ухаживает за его телом, содержит его в чистоте и т. д. Но когда слуга исполняет таким образом потребности господина, учитывая положение последнего, он делает это всякий раз потому, что такова воля господина; то есть воля господина обязывает слугу, и обязывает его индивидуально — поскольку он конкретный слуга — к этой функции исполнения потребностей, обусловленных положением. Воля короля, статус короля — вот что привязывает слугу к его потребностям и положению.
Тогда как в рамках отношения дисциплины, которое заявляет о себе теперь, слуга состоит на службе уже не по воле короля, он исполняет потребности короля уже не потому, что такова королевская воля. Он исполняет эти потребности, обусловленные положением короля, без всякого участия воли и статуса последнего; лишь в некотором смысле механические потребности тела устанавливают и определяют то что должно быть службой слуги. Таким образом, налицо рассогласование воли и потребности, статуса и положения. И слуга становится репрессивной силой оставляет свою службу, чтобы обуздать волю короля, только тоглэ. коглэ. этз. воля выходит зз. р3.MKH потребностей короля превосходит его положение.
Таковы, если угодно, декорации сцены. И теперь я хотел бы перейти к тому, что составляет само действие — очень важное действие — обставленной таким образом сцены, то есть к эпизоду встречи короля с врачом: «Однажды, находясь в состоянии исступленного бреда, больной очень жестко принимает своего старого врача, явившегося с визитом, швыряя в него грязь и нечистоты. Один из пажей тут же, не произнося ни слова, входит в камеру, связывает безумца.. .».7
После сцены отрешения, низложения — сцена отбросов, экскрементов, нечистот. Король уже не просто низложен, речь идет
39
*
не просто о лишении его атрибутов власти, но о полной инверсии его господства. Единственная сила, оставшаяся у этого короля, — это его тело, опустившееся до животного состояния, и его единственное оружие — это отбросы его тела, именно с этим оружием он набрасывается на врача. Тем самым, я полагаю, король действительно переворачивает свое господство: не только потому, что заменяет скипетр и меч нечистотами, но прежде всего потому, что воспроизводит жест с четким историческим значением. Это жест бросания в кого-либо грязи и нечистот, в котором испокон веков выражалось неповиновение властям.