Психические расстройства и головы, которые в них обитают
Шрифт:
В большинстве своём санитарки очень прямые и религиозные люди. Они могут ставить клизму пациенту, а между собой обсуждать замысел божий. Они настолько часто говорят о хождении в церковь и кому они там ставят свечи, что уже и не разберешь о чём речь: о свечах против запора, о свечке за упокой или вовсе о церковных свечах в попы психически неуравновешенных больных.
Я проходила мимо процедурного кабинета, когда услышала испуганный возглас медсестры:
– Мы же все так СПИДом заболеем! Нужно найти больше туалетной бумаги!
Медсестра
У медсестёр вообще был свой отдельный мирок. На моей памяти в отделении четырежды срабатывала пожарная сигнализация. Неприятный писк оглушал больных и персонал около 10 минут. Медсестры бегали по коридору, проверяли палаты, врывались в курилку с криками:
– Народ! Хорош курить! Мы уже горим!
До выяснения обстоятельств нам запрещали дымить в туалете и грозились отобрать зажигалки. Оказалось же, что это молоденькие медсёстры закрылись в процедурном кабинете и курили, чуть не устроив пожар.
В больнице мы часто смотрели тематические фильмы о психушках, окунаясь в знакомые реалии. Фильмы были американскими, но мы находили много корреляций с российскими больницами. Но главное отличие, как по мне, заключается в разговорах.
В отличие от фильмов, медсестра никогда не назовёт тебя «дорогуша». Скорее, тебя просто безлично одернут поставленным голосом: «Куда это мы пошли?!»
В фильме тебя берут за локоток и проводят экскурсию по больнице, в реальности у тебя пытаются вскрыть прокладки, дабы убедиться, что там не спрятано лезвие. Об экскурсии не может быть и речи. Тебя с облапанными вещами заводят в острую палату и запирают за тобой дверь на ключ.
Практически полностью отсутствует человеческое общение между пациентом и медсестрой/санитаркой (именно с ними, с врачами дело обстоит совершенно иначе). Максимальная близость к медсестре – это когда тебе дают таблетки до того, как ты назовёшь свою фамилию: бонус тем, кто давно лежит. Тебя запомнили, ты освоился и перестаёшь съёженно ползти вдоль стенки, тихо бормоча свою фамилию.
Однажды подруга привезла мне шоколадный торт. Красивенький, круглый – я отнесла его в палату с планами съесть с соседками после обеда. Вот только есть его оказалось решительно нечем. Из столовой ничего не вынесешь, а домашние ложки отобраны. Собравшись с духом, я отправилась к Ирине Маратовне. После недолгих поисков моя ложка нашлась в одном из запертых ящиков. Я уже победно держала её в руке, когда медсестра вдруг предложила:
– А давай я тебе взамен несколько пластиковых дам.
– Думаете, я ей себе глаз выколю? – смеюсь я. – Или кого-нибудь по лбу бить буду?
– Нет, с помощью такой ложки можно открыть все наши двери.
Мысли о дерзком плане побега с тортом под мышкой на секунду засветились хитрым огоньком в моих глазах. Этого оказалось достаточно, чтобы Ирина Маратовна выхватила ложку из моих рук и закрыла её обратно на ключ в шкаф.
Тут надо объяснить, по какому принципу запираются все двери. Ванная комната, дверь на этаже, процедурный и лекарственный кабинеты лишены дверных ручек. Вместо них – лишь отверстия, в которые персонал вставляет что-то между железной дверной ручкой и ключом. Подобную систему можно встретить в поездах метро в дверях между вагонами. Вот и была открыта тайна запрета на ложки, осталось узнать, что не так с ватными палочками (вдруг они открывают вход в Нарнию? Ну, или хотя бы в Тайную комнату).
Со своей ложкой я попрощалась, взамен получила обещанные пластиковые.
– Во, держи! – помпезно вручили мне набор ложек. – Их столько, что и застрелиться можно!
Как по мне, так это отличное напутствие в остром суицидальном отделении.
Я угостила тортом всех соседок, никто не отказался. Даже вошедшая в нашу палату новенькая. Она благодарно взяла самый маленький кусочек и аккуратно присела на край моей кровати. Доев, она кивком ещё раз поблагодарила меня и ушла.
Вскоре в коридоре послышалась музыка. Это был не привычный Басков, не начало вечернего шоу и даже не репортаж с места событий. Это было пианино.
Словно очарованные гамельнским крысоловом, психи выглядывали из своих палат и шли на звук.
В зоне общего отдыха новенькая девочка оживляла инструмент. Мы сгрудились вокруг и молча слушали, боясь спугнуть. Но вскоре музыка прекратилась, девушка закрыла крышку пианино и грустно вздохнула:
– Пианино не расстроено, оно плачет навзрыд.
Вся ситуация казалась настолько театральной, что большая часть психов почувствовали себя неуютно и поспешили обратно в палаты. Я же пыталась уговорить девушку поиграть ещё. Неожиданно она взяла меня за руки и уже собралась что-то сказать, как сбилась и произнесла другое:
– У тебя такие ладошки холодные.
– Да у меня всегда так, – ответила я, а девушка начала согревать их своим дыханием.
– Это всё от сердца. Оно у тебя очень горячее.
Мне было неловко от такой близости с незнакомым человеком, и я прикидывала различные планы побега. Но девушка сама оставила в покое мои руки и спросила:
– Я тебе мешала сегодня спать? Прости.
– Что? Нет, я тебя впервые вижу.
– Я кричала ночью.
– Не слышала, меня рвало всю ночь, – призналась я.
– А у меня был медицинский нервоз.
Я не знаю, что это за нервоз такой и существует ли он вообще, но пианино мы больше не слышали. Позже я узнала, что через три дня Юлю (так её звали) перевели в другую, более строгую психушку.
Навещая меня в больнице, мои друзья не уставали удивляться персоналу и пациентам:
Конец ознакомительного фрагмента.