Психоанализ и бессознательное. Порнография и непристойность
Шрифт:
Научные факты о сексе точно так же можно называть сексом, как скелет — человеком. Вы ведь дважды подумаете, прежде чем укажете подростку на скелет и скажете:
— Вот видишь, мой мальчик, таким ты станешь, когда подрастешь.
А сюсюкающее «объяснение» феномена секса как «чудесного» продолжения чистой, идеальной любви? Чем это лучше? Или представление его в качестве способа обретения маленького, славного ребеночка?.. А вот вам еще один пример подобного рода:
— Бог сотворил нас такими, мы так устроены и должны это делать, чтобы появлялись на свет маленькие, славные детки…
От всего этого просто тошнит! Говоря такое, мы разрушаем глубокий смысл сексуальной жизни. Быть может, этого мы и добиваемся в конечном итоге?
Когда человечество наконец одумается и придет в чувство, оно увидит, что за содомское яблоко — это наше понимание секса [73] .
73
«…что за содомское яблоко — это наше понимание секса» — авторская контаминация двух библейских образов: яблоко, плод Древа познания добра и зла (первые люди, Адам и Ева, отведали его вопреки Божьему запрету), и Содом — город мерзости и разврата, уничтоженный Богом.
Мы и так уже почти до смерти отравили массы всем этим пониманием. Не за горами исчезновение человечества с лица земли или полное его вырождение. Нам удалось культивировать в народе какое-то бесплодное уныние, какую-то одержимость нигилизмом, — видимо, за счет постоянного вдалбливания в головы людей мысли о том, что человек — это всего лишь скелет из склепа, скелет из грязных костей. Наше «понимание», наша наука и наш идеализм породили в людях отвращение к самим себе, словно каждый раз, глядя в зеркало, человек видит в нем свой собственный череп. Человек — всего лишь игрушка «в руках» научно установленных причин и следствий, вместилище биологических процессов, прикрытое лохмотьями идеала. Не удивительно, что мы видим, как сквозь нашу плоть просвечивает скелет.
Наши лидеры никогда не любили людей — они любили идеи и с готовностью жертвовали людьми, которые в порыве коллективной страсти клали свою жизнь на алтарь какого-нибудь идеала, представляющего собой все ту же труху. Учащался ли пульс у президента Вильсона [74] , или у Карла Маркса [75] , или у Бернарда Шоу [76] от любви к трудящемуся человеку, мало что понимающему и обманутому? Нет, никогда. Каждый из этих лидеров, скорее всего, видел в нем этакий символ, а не конкретного человека из плоти и крови. Живая личность была для них кем-то вроде Мафусаила, то есть абстракцией человека [77] .
74
Вильсон Томас Вудро (1856–1924) — 28-й президент США (1913–1921), проведший ряд глубоких либеральных реформ в стране. См. также прим. 27.
75
Карл Маркс (1818–1883) — немецкий экономист и философ, основоположник так называемого «научного коммунизма». Пафос научного, философского и публицистического творчества Маркса был направлен на обоснование необходимости борьбы за интересы «пролетариев всех стран».
76
Шоу Бернард (1856–1950) — английский прозаик, драматург и политический деятель, один из учредителей социал-реформистского «Фабианского общества» (1884), под эгидой которого Шоу издал множество трактатов, брошюр и книг, пропагандирующих идеи социализма.
77
«…кем-то вроде Мафусаила, то есть абстракцией человека». — В «Первой книге Моисеевой. Бытие» о деде Ноя Мафусаиле (Мафусале) сказано, что он жил 969 лет (т. е. дольше всех людей на земле), «родил сынов и дочерей» и умер своей смертью за год (!) до Всемирного Потопа. Больше о Мафусаиле Библия не говорит ничего: за всю почти тысячелетнюю жизнь — ни одного события в его жизни, достойного упоминания! Видимо, как «абстракция человека», Мафусаил мог бы вообще не умирать, но настал момент, когда Бог обрек грешное человечество на Всемирный Потоп. Не будучи ни грешником, как все современное Потопу человечество, ни праведником, как внук его Ной, Мафусаил не подлежал наказанию Потопом, но и не мог продолжать жить дальше.
А как насчет меня самого? По крайней мере, я могу быть спокоен в одном: мои книги не повредят трудящемуся человеку, ибо он никогда их не будет читать. И все же я очень хотел бы его спасти, хотел бы, чтобы он жил своим исконным, спонтанным, живым бытием. Я не могу этого не хотеть. Это говорит во мне мой глубочайший инстинкт [78] .
Я охотно забрал бы у трудящегося человека ответственность за общечеловеческие проблемы — ответственность, для него невыносимую, отравляющую ему жизнь. Я охотно забрал бы у него ответственность за будущее человечества, за развитие мысли и направление развития общества. Но я охотно разделил бы с ним общую веру в будущее и надежду на лучшее. И я бы взял на себя часть его ответственности за будущее, если бы мне ее вверили.
78
Сам Лоуренс был сыном «трудящегося человека» — простого, практически неграмотного шахтера.
Я бы охотно забрал у него все книги, газеты и всяческие теории. Взамен я вернул бы ему его прежнюю беззаботность, богатую, свойственную ему искони спонтанность и полноту жизни.
Глава X
РОДИТЕЛЬСКАЯ ЛЮБОВЬ
В сложный период своего полового созревания индивид проходит вторую стадию развития. Нормальный переход на эту стадию невозможен, пока не будет обеспечиваться в полной мере деятельность первых четырех полюсов психики. Детство — это, образно говоря, «куколка», из которой должна выбираться на свет каждая человеческая «бабочка». Этого можно достичь лишь ценою полного напряжения сил: попробуйте-ка выбраться на свет, если он всей своей тяжестью, всей своей традицией любви наваливается на вас и не дает вам выпростаться из «куколки».
В этот период нас поджидает опасность чрезмерной, всепоглощающей любви, сугубо симпатического общения и «понимания». И сосредоточена эта опасность в «высшей земной» любви — любви матери и ребенка.
А это означает, что каждый ребенок, взращенный в любви, — да, собственно, любой ребенок, который хоть как-то дорог для своих родителей, — испытывает постоянную перегрузку верхних симпатических центров, что приводит к постепенной атрофии нижних центров, особенно большого волевого центра нижнего тела. Центр чувственной, мужской независимости, центр торжествующего, дерзкого, упрямого и гордого «я» — этот центр подвергается непрестанному подавлению. Теплое, своевольное, чувственное «я» отвергается, угнетается, ослабляется — и так на протяжении всего периода детства. Под чувственным «я» мы имеем в виду более глубокую, чем обычно, более импульсивную, более независимую натуру.
И каков результат? Верхний симпатический центр приходит в состояние неестественного, воспаленного перевозбуждения. Волевые же центры настолько ослаблены, что их функционирование сводится лишь к периодическим приступам или спазмам. Нормальная полярность симпатической волевой системы ребенка нарушена. И в результате — преувеличенная чувствительность, чередующаяся с приступами чего-то вроде бессильной ярости; перед нами изнеженный, хилый ребенок, нервный и капризный. У таких детей наблюдается холодное упрямство душевной воли — упрямство, упершееся в одну точку, в один, как правило, несущественный пункт.
В таких случаях один из родителей, обыкновенно мать, становится предметом слепого обожания, в то время как другой родитель — как правило, отец, — становится предметом неприятия. В то же время ребенка учат, что он должен любить обоих родителей; что любовь, нежность и сострадание — это «правильные» чувства, тогда как неприязнь, бессердечие и равнодушие — чувства «неправильные», от которых следует избавляться.
И каков результат? Верхние центры оказываются переразвитыми до состояния неестественной обостренности и уязвимости — или же, наоборот, до состояния полной прострации и оцепенения. И тогда между ребенком и одним из родителей устанавливаются болезненные, напряженные отношения, словно между взрослыми — такие отношения бывают между охладевшими друг к другу любовниками или между подругами, каждая из которых старается контролировать все поступки другой. Вместо того чтобы оставить ребенка в покое, наедине с его глубокими и недоступными взрослому чувствами, родитель пытается добиться от него ответа на свою «самоотверженную» любовь, а значит, навязывает сознанию ребенка, на одном из двух уровней, то, чего там нет и быть не может, а на другом уровне — мешает свободному проявлению его чувств.