Психоанализ и бессознательное. Порнография и непристойность
Шрифт:
От объективных и субъективных потоков, которые устанавливаются и выявляются в первых четырех центрах сознания, мы получаем наше первое, детское бытие и наш первый, детский ум. Под объективными мы имеем в виду те потоки, которые устанавливаются между «я» и неким внешним объектом: мамой, папой, сестрой, кошкой, собакой, птицей, даже деревом или травинкой или каким-то конкретным местом, каким-то конкретным неодушевленным предметом — перочинным ножом, креслом, шапкой, куклой или деревянной лошадкой. Ибо следует подчеркнуть, что каждый предмет, который имеет значение в нашей жизни, приобретает таковое посредством прямого контакта. Если я люблю маму, то это потому, что между нами установилась непосредственная, активная циркуляция витального магнетизма — впрочем, можете называть это как угодно, лишь бы было понятно, что речь идет о прямом потоке динамического витального взаимообмена и взаимодействия. Я не называю этот витальный поток силой, поскольку он зависит от непостижимых побуждений индивидуальной души, или индивидуального «я». Сила же представляет собой нечто зависимое от универсальной воли или закона. Но жизнь всегда индивидуальна и потому никогда не подконтрольна одному закону, одному Богу. Вселенной в действительности управляет живая материя, хотя и сама не подозревает об этом, а посему не существует никакого универсального закона, даже для физических сил. Это дает нам основания утверждать, что даже солнце в своей пульсации, в своем дыхании, в своем движении зависит от того, как пульсируют сердца людей и всего живого, зависит от динамического душевного импульса в индивидуальных созданиях. Именно совокупным сердцебиением живых существ, существующих неведомо в каком количестве и неведомо в каких мирах, держится и движется солнце.
Эти умозаключения можно, конечно, отвергнуть, как пустую метафизику, хотя они так же доказуемы и наглядны, как Ньютонов закон всемирного тяготения, который до сих пор сохраняет силу закона, пусть и не столь абсолютного, как прежде.
Но все это лирика. Доказательство же заключается в том, что между индивидом и любым внешним объектом, с которым данный индивид имеет действенную связь, существует определенный живой поток, такой же материальный и конкретный, как электрический ток, поляризованное движение которого двигает наши трамваи, зажигает наши лампы и заставляет дрожать мелкой дрожью провода Маркони. Независимо от того, является ли этот внешний объект человеком, животным, растением или даже неживым предметом, эта циркуляция все равно возникает. Моя собака, моя канарейка находятся со мной в поляризованной связи. Более того, каждая живая клетка того ясеня, который я так любил в детстве, состояла в вибрирующей динамической связи с клетками моих собственных центров первичного сознания. Да что там, мои башмаки настолько пронизаны моим собственным магнетизмом, моей витальной активностью, что, если вдруг их наденет кто-то другой, я восприму это как посягательство на мою личную свободу. Это все равно, как если бы этот другой человек попытался воспользоваться моей рукой, чтобы отгонять от себя мух. Я сильно сомневаюсь, что, когда ищейка берет след, она действительно «нюхает» в нашем понимании этого слова. Видимо, бесконечно чувствительный «телеграфный» аппарат собачьих ноздрей способен воспринимать живую вибрацию, которая в неживом предмете осталась как напоминание о живом индивиде, с которым этот предмет состоял в некой связи. Хотел бы я знать, сможет ли собака взять след совершенно новых ботинок, которые просто будут тащить на длинной веревке. То есть вопрос заключается в том, следует ли она за запахом самой кожи или все-таки за следом вибрации человека, чья витальность состояла в связи с этой кожей?
Таким образом, как только человек вступает в контакт с тем или иным предметом из своего окружения, между ним и этим предметом возникают определенные вибрирующие токи. Каждое конкретное место, каждый конкретный дом, в котором когда-либо кто-либо жил, обладает своей собственной, особой вибрацией. Она может в той или иной степени соответствовать или же, напротив, не соответствовать вибрации, исходящей от новых жильцов. Но наверняка те люди, что живут у подножия Этны [86] , всегда будут ощущать вибрирующую ноту вулкана, антагонистическую по отношению к их собственной жизненной вибрации: особенно сильная у самой Этны, эта нота, расходясь концентрическими кругами, постепенно затихает, но до определенной степени уловима даже в Палермо. Старые дома чуть ли не ощутимо наполнены человеческим присутствием. И новым жильцам, чтобы чувствовать себя там комфортно, необходимо уловить и поддерживать эту старую ноту вибрации.
86
Этна — действующий вулкан на острове Сицилия в Италии, недалеко от города Палермо. Печально известное извержение Этны с многочисленными человеческими жертвами произошло в 1669 г. Самый высокий в Европе действующий вулкан (3340 м), Этна на чувствительного туриста производит сильное и зловещее впечатление. Лоуренс заканчивал работу над «Фантазией на тему о бессознательном» на Сицилии, в Таормине, так что «вибрирующая нота вулкана» записана им «со слуха».
Таков объективный динамический поток между психическими полюсами индивида и материальным внешним объектом, живым или неживым. Субъективный же динамический поток устанавливается между четырьмя полюсами внутри самого индивида. Каждая динамическая связь начинается на том или ином симпатическом полюсе — и она почти всегда поляризована, или должна быть поляризована, соответствующим волевым центром. Тогда на этом уровне устанавливается полная циркуляция. Но это всегда возбуждает более или менее интенсивную деятельность на другом уровне, соответствующем первому. Таким образом устанавливается полная сфера сознания, с позитивной полярностью на первом плане и негативной на втором. Как только это происходит, как только в индивиде начинает свою работу четырехгранная область динамического сознания, начинается процесс непосредственного накопления знаний. Разум начинает познавать и стремиться к познанию.
Для разума первое и главное дело — чистая радость узнавания, постижения и познания. Второе по важности дело — служить медиумом, переводчиком, агентом между индивидом и тем или иным объектом. Но не дело разума — быть дирижером или контролером спонтанных центров. Контролировать душу может лишь сама душа — та непознаваемая сущность, благодаря которой и ради которой мы, в конце концов, и живем. Существует извечный тройственный конфликт между душой, бесконечно вибрирующей непостижимыми импульсами, с одной стороны; психикой, от природы консервативной и вечно стремящейся остаться в кругу старых, отработанных проявлений, с другой стороны; и разумом, желающим полной «свободы», то есть спорадического контроля над душой, необходимость которого определяется возникшей в нем той или иной идеей, с третьей стороны. Ум, консервативная психика и непостижимая душа — вот та могучая троица, которая управляет каждым человеческим существом. Есть, однако, нечто такое (или, вернее, некто такой), что (или кто) лежит вне пределов досягаемости троицы. Это индивид в чистом его одиночестве, в целостности его сознания, в единственности его бытия; это Дух Святой, пребывающий с нами со дня Пятидесятницы [87] , присутствия которого в нас мы не должны и не можем отрицать. Когда я говорю себе: «Я не прав», внезапно прозрев, что я действительно не прав, то это говорит во мне мое целостное «я», Дух Святой. Это не просто очередное вмешательство (или помешательство?) моего ума. Это не просто очередная вспышка моей души. Это в один голос говорят во мне все части моего существа — и душа, и разум, и психика, объединенные в единое целое. От этого голоса я не могу отмахнуться. Когда наконец, посреди всех моих бурь и невзгод, заговорит мое целостное «я», наступает многозначительная пауза. Душа вся собрана воедино в чистом покое и одиночестве — как после сильной боли. Ум забывает о всех своих знаниях и затаивается в ожидании. Психика пребывает в странном оцепенении. И затем, после паузы, приходит новая свежесть бытия, новая жизнеутверждающая сила. Сознание становится сознанием бытия, когда индивид сознателен in toto [88] , когда он сознает себя во всей полноте. Это сознание включает в себя и рациональное сознание, в то же время многократно превышая его. Каждый человек, насколько это для него возможно, должен жить сознанием своего духа. Но только не в соответствии с каким-то идеалом. Подчинить свое сознание убеждениям, или идее, или традиции, или даже импульсу — это для нас разрушение и смерть.
87
«Дух Святой, пребывающий с нами со дня Пятидесятницы» — Дух Святой, третий член Божественной Троицы. Иисус Христос при Своем Вознесении дал обетование Своим ученикам: «…вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый…» (Деяния святых Апостолов, гл. 1, ст. 8). Десять дней спустя отмечался традиционный иудейский Праздник седмиц (евр. «шавуот»), или Пятидесятница (греч. «пентекосте»), который праздновался через семь недель после начала жатвы или в пятидесятый день после приношения в святилище первого снопа. В этот день весь народ должен был прекращать работу и собираться на общей жертвенной трапезе пред Господом. Следуя этому обычаю, ученики Иисуса также сошлись «в верхней горнице» в ожидании обетованного Им, «и явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого…» (Деяния святых Апостолов, гл. 2, стихи 3–4). Согласно христианскому Символу Веры, это тот самый Дух, который в ветхозаветные времена говорил лишь пророкам, но отныне, благодаря спасительной жертве Иисуса Христа, с того самого дня Пятидесятницы и до скончания времен, пребывает с верующими в Него, как Дух-Утешитель. Идя на казнь, Иисус говорил ученикам: «…лучше для вас, чтобы Я пошел: ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам…» (Евангелие от Иоанна, гл. 16, ст. 7). В память о дне Пятидесятницы христиане всего мира отмечают праздник Троицы, или Пятидесятницы.
88
In toto (лат.) — в целом.
Сделать разум абсолютным повелителем нашего «я» было бы так же «мудро», как поставить гида-переводчика из туристического агентства Кука [89] королем или богом лишь на том основании, что он говорит на нескольких языках и может заставить араба понять, что англичанин желал бы отведать на ужин рыбы. А сделать нашим правящим принципом идеалы было бы так же «разумно», как заставить туристов постоянно передавать из рук в руки шестипенсовые монеты с тем, чтобы они оказались в конце концов у гида-переводчика — на том «веском» основании, что у гида-переводчика главное представление о добродетели состоит в периодическом дарении ему шестипенсовиков. Точно так же в глубине души мы знаем, что нам нельзя жить одними лишь импульсами и одной лишь традицией. Мы должны руководствоваться в своей жизни всеми тремя принципами — идеалом, импульсом и традицией, но для каждого из них должно быть свое время. Главный же наш и самый надежный гид — чистое сознание, голос целостного «я», Дух Святой.
89
«…из туристического агентства Кука» — т. е. из британского туристического агентства «Томас Кук и сын» — первого в мире туристического агентства, основанного в 1864 г. Томасом Куком (1808–1892), которому, собственно, и принадлежала идея организации коллективных и индивидуальных туров в любую страну мира в сопровождении гидов-переводчиков.
Нынче все мы впали в заблуждение идеализма. Человек всегда впадает в одно из трех заблуждений. В Китае таковым является приверженность традициям. Где-то в южных морях это излишняя импульсивность. Ну а наше заблуждение — идеализм. Все три типа поведения в совокупности — это реальная жизнь. Но каждый в отдельности, если он единственный или доминантный, ведет к разрушению. Мы должны стремиться к целостности нашего бытия, превыше всего к той целостности, которая есть Дух Святой, живущий в нас. Вместо этого, ослепленные идеалами любви и добра, мы превращаемся в автоматы, этакие паровозики любви, неутомимо работающие на топливе чужих радостей и печалей и пыхтящие дымом милосердия или, напротив, праведного гнева. Но самый наш коронный номер — это подлить в огонь побольше масла нашего возмущения чьей-нибудь подлостью или несправедливостью и, раскочегарив докрасна топку, погнать свой паровозик на полных парах вперед, прямо на обидчика: «Бей! Круши! Так ему и надо!» Ты отказываешься нас любить? Значит, ты наш вечный враг! Будем давить тебя танками нашей любви! Давим, да еще приговариваем:
— Ну что, будешь и дальше отрицать любовь? Говори, будешь?
Бедняга с трудом отвечает, хрипя:
— Не буду! Не буду! Хочу, очень хочу любви — буду любить, и пусть любят меня…
Но мы уже так привыкли давить людей танками нашей любви, что в ярости не замечаем — цель наша достигнута, и пора бы уж отпустить несчастного.
Sois mon fr'ere, ou je te tue. Sois mon fr'ere, ou je te tue [90] .90
«Sois mon fr'ere, ou je te tue» (фр.) — «Стань мне братом, или я убью тебя» (повторяется 2 раза).
Эта угроза с упорством, достойным попугая, повторялась на протяжении всех наших «любящих» веков. Она звучит, как стук колес о рельсы, по которым безостановочно катится многовековой паровоз любви. Но, увольте меня, я схожу с этих рельсов. Пар моей любви истощился, топки мои взорваны, котлы мои вышли из строя.
Мы совершили ошибку, вымостив свой путь любовью и думая, что это и есть вечный путь великого локомотива чувств. Мы все катим и катим на своих колесах по рельсам нашей любви. И нам открыты лишь два направления — вперед и назад. Но мы, мудрая англоязычная раса, знаем лишь путь вперед, хотя неразумные немцы уже дают задний ход.
Мы катим все дальше и дальше, и впереди у нас — Новый Иерусалим [91] , хотя и позади у нас — тоже Новый Иерусалим. Немцы нехорошо поступили, повернув назад, от чего происходят аварии на дороге. Паровозы упрямо движутся каждый в своем направлении, сталкиваясь лбами и разбиваясь. С чего это мы, англосаксы, должны двигаться к Новому Иерусалиму назад, как это делают немцы? Ведь гораздо логичнее, если немцы будут двигаться нашим путем вперед. По всей линии мы видим паровозный лом. Но теперь у нас новый девиз: «Расчистим себе путь вперед!» Или еще лучше: «Заставим немцев расчистить нам путь вперед!» Ибо мы жаждем одного: двигаться дальше.
91
Новый Иерусалим — так в последней книге Библии, «Откровении Иоанна Богослова», символически названо Царство Божие на земле — идеальное тысячелетнее правление Иисуса Христа после его второго пришествия на землю. Лоуренс всю жизнь размышлял над «Откровением Иоанна Богослова» и за несколько дней до смерти закончил книгу своих комментариев к нему («Апокалипсис», 1930).