Психология национальной нетерпимости

Чернявская Юлия

Таково наше отношение к национальному движению, вытекающее из основного принципа социального равенства. Но из него же вытекает и обратная сторона дела, на которую нельзя закрывать глаза.

3) Если борющийся за социальное равенство борется и за правильно понятые «национальные» интересы, то борющийся за последние далеко не всегда борется за первое. Иными словами, «борьба за национальность не есть самодовлеющий лозунг». Под его флагом можно проводить самые несправедливые стремления. Наши «националисты» — пример тому. Поэтому партии, ставящие в свою программу лозунг «социальное равенство», не должны увлекаться «национальным» принципом.

Все, что есть в последнем «уравнительного», все это включает в себя первый лозунг. Что не включает — «то от лукавого» и представляет либо контрабандное проведение «групповых привилегий», либо проявление группового эгоизма.

Пока национальный принцип совпадает и не противоречит лозунгу социального равенства — мы от души приветствуем национальные движения. Так как в России до сих пор движения украинцев, евреев, поляков, латышей и т. д. имели этот уравнительный характер, то ясно, что мы можем только поддерживать его. Но как только национальный принцип становится средством угнетения одной группой других групп, мы поворачиваемся к нему спиной, памятуя, что высшая ценность — «равноправная человеческая личность». Вся полнота прав должна быть предоставлена каждой личности, без различия «эллина и иудея, раба и свободного».

Индивид, с одной стороны, и всечеловечность — с другой, — вот то, что нельзя упускать из виду нигде и никогда, как неразъединимые стороны одного великого идеала.

Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. — М., 1992, с. 245–252.

Игорь Крупник. Причины «взрыва» национализма в нашей стране

За последние годы «национальный вопрос» стал третьим наиважнейшим элементом нашей общественной жизни наряду с демократизацией политически-правовой системы и реформой государственного экономического устройства. Во многих частях страны он превратился в главный нерв общественно-политической ситуации. Многосоттысячные митинги и танки на улицах; толпы, штурмующие общественные здания; конгрессы независимых политических организаций; «живые цепи» через столицы республик и многодневные забастовки — вот что такое национальный вопрос сегодня для государства. Этот факт жестко и недвусмысленно пришлось почувствовать всей системе управления, средствам массовой информации, гуманитарной науке, обществу в целом.

На волне этой небывалой общественной активности прежние идеологические схемы, идеи незыблемости национально-государственного устройства подвергаются быстрой эрозии. Верховные Советы республик принимают законы о суверенитете, признают неправомочными давние акты о вступлении в Союз, требуют изменения структуры федерации. Низовые административные единицы призывают к новому статусу автономий, отвергают подчинение областным и краевым центрам, самостоятельно провозглашают национальные районы и автономные республики.

Новым элементом стал невиданный взрыв массовости национальных движений. Прежние проявления территориальных, экономических и историко-культурных противоречий сплетаются в один неразрывный пучок требований под лозунгом национального или национально-государственного суверенитета. К унаследованным от прошлого очагам национальной напряженности на глазах прибавляются новые, и число таких зон конфликтов уже измеряется десятками. При этом происходит отчетливый рост национального радикализма, который приобретает все более организованные и потому все более непримиримые формы.

Еще один ключевой элемент нынешней ситуации — появление национального насилия или угрозы его применения. Хотя вспышки

насилия и вандализма периодически возникали и в прежние годы, никогда еще с послевоенного времени они не привлекали такого общественного внимания и не затрагивали такого количества людей. Рубежом здесь стали кровавые события в Сумгаите, за которыми последовала цепь конфликтов, закончившаяся введением военного положения в Нагорном Карабахе и прилегающих районах. 1989 год ознаменовался трагедией в Тбилиси, беспрецедентными актами национального насилия в Узбекистане, столкновениями в Абхазии, юго-восточной Грузии, Южной Осетии, Дагестане, Молдавии, Казахстане, Таджикистане и Туркмении.

Однажды примененное, насилие становится фактором общественного сознания, повергает народы в состояние взаимной подозрительности, неустойчивости и страха. Насилие или даже его угроза немедленно стимулируют массовость, делают ситуацию еще более трудноуправляемой и непредсказуемой.

1989 год завершается как год победы регионалистского мышления. Национальные и региональные ценности отчетливо берут верх во всех общественно-политических структурах: от партийного аппарата до творческих союзов и неформальных движений. Волна регионалистского мышления, выпущенная на всю страну заседаниями Съезда народных депутатов, расходится по ее просторам, захватывая большие и малые народы. Альтернативные призывы к братству и единению выглядят слишком зыбкими или безнадежно устаревшими на фоне доступности, эмоциональной заряженности и очевидной радикальности идей регионализма.

Уже ясно всем, что перед советским обществом поставлен вопрос: способно ли оно найти гармоничное (или хотя бы разумное) сочетание интересов входящих в него народов, или нас ждет новый рост напряженности межнациональных отношений. Время, когда можно было говорить о «периферийных конфликтах», «частных ситуациях», «отдельных нарушениях», осталось в прошлом. Речь идет уже не о статистическом накоплении локальных конфликтов в разных частях страны, а о каком-то общем, закономерном процессе, требующем столь же общего объяснения.

К середине 1989 г. это должны были признать органы политической власти и лидеры государства. Рубежом этого признания стало Постановление Первого съезда народных депутатов и особенно телевизионное выступление М.С. Горбачева (1.07.1989). Опубликованная Платформа и сентябрьский Пленум ЦК КПСС по национальному вопросу констатировали уже очевидную всем важность национального вопроса для существования государства. Официальное признание открыло плотину, и вчера еще «националистические» лозунги и программы неформалов сегодня публично повторяют партийные секретари союзных и автономных республик.

В этих условиях все ждут и ищут объяснений. Налицо очевидная общественная потребность, когда в равной мере необходимо ЗНАТЬ, ОБЪЯСНИТЬ и ПРЕДСКАЗАТЬ состояние национальных отношений на пространстве шестой части всей планеты. Никогда прежде этнография СССР не была в таком фокусе общественного внимания. Но и никогда прежде мы не пытались давать ответы при таком дефиците времени, напряжении всех политических чувств.

Моя цель сейчас не в том, чтобы предложить наиболее убедительную точку зрения на происходящие в стране процессы. Мне кажется бессмысленным искать это единственно правильное объяснение: свое собственное, коллег-профессионалов или «московской науки». Ничего этого нет — ни единого «московского взгляда», ни общей позиции коллег-этнографов, ни даже устойчивой личной интерпретации, если, конечно, ученый хочет оставаться на уровне профессионального анализа, а не житейски-обывательского мышления.