Психология социализма

Лебон Гюстав

Подвергать суду уже совершившиеся события, устанавливать ответственность тех или других, расточая порица­ния или похвалы, как то делают многочисленные историки, — занятие совершенно ребяческое, которым историки будущего основательно будут пренебрегать. Сцепление причин, создающих события, гораздо могущественнее лю­дей, принимающих в них участие. Самые достопамятные из великих исторических событий, например, падение Вавилона или Афин, упадок Римской империи, реформация, революция, последние наши погромы — все это долж­но приписывать не отдельным личностям, а целым поколениям. Картонный паяц, который, не подозревая сущест­вования двигающих его нитей, порицал бы или восхвалял движения других паяцев, конечно, был бы совершенно не прав.

Человеком

руководит среда, обстоятельства и, в особенности, воля мертвых, т. е. те таинственные наследствен­ные силы, которые в нем живут. Они управляют большей частью наших поступков и имеют тем большую силу, что мы их не замечаем. Когда в редких случаях мы имеем свои собственные мысли, то они воздействуют разве лишь на еще не родившиеся поколения.

Наши действия — наследие долгого прошлого; все последствия их скажутся только в будущем, которого мы уже не увидим. Один только переживаемый нами период времени имеет для нас некоторую ценность, а между тем, в жизни расы это такой короткий промежуток времени, что он не имеет почти никакого значения. Нам даже невоз­можно оценить действительную важность событий, происходящих перед нашими глазами, потому что влияние их на нашу личную судьбу заставляет нас преувеличивать их значение. Эти события можно сравнить с маленькими волнами, беспрестанно появляющимися и исчезающими на поверхности реки, и не влияющими на ее течение. Насе­комое, унесенное на листочке и поднимаемое этими волнами, принимает их за целые горы и совершенно основа­тельно боится их напора. На самом же деле влияние их на течение реки равняется нулю.

Основательное изучение социальных явлений приводит нас к следующему двоякому положению: с одной сто­роны, эти явления управляются длинной цепью законов и, следовательно, могут быть предусмотрены высшим ра­зумом, но с другой — такое предвидение в большинстве случаев недоступно таким ограниченным существам, как мы.

Между тем человек всегда будет стараться приподнять завесу, скрывающую от него непроницаемое будущее, даже сами философы не могут избежать этого тщетного любопытства. Но, по крайней мере, они знают, что их пред­видения — только гипотезы, основанные преимущественно на аналогиях, заимствованных у прошлого, или выве­денные из общего хода вещей и основных черт характера народов. Они знают также, что предвидения, даже самые верные, должны ограничиваться лишь ближайшим будущим, и что даже в этом случае, по многим неведомым при­чинам, они могут не оправдаться. Прозорливый мыслитель, изучая общее настроение умов, конечно, мог предви­деть французскую революцию за несколько лет до ее начала, но как бы он мог предугадать появление Наполеона, завоевание им Европы и империю?

Итак, научный ум не может выдавать за достоверные свои предвидения относительно состояния общества в да­леком будущем. Он видит, что некоторые народы возвышаются, другие идут к упадку, а так как история прошлого учит, что склонность к упадку почти никогда не прекращается, то он имеет основание сказать, что те, которые нача­ли спускаться по наклонной плоскости, будут продолжать падать. Он знает, что учреждения не могут изменяться по воле законодателей. а видя, что социалисты хотят совершенно расстроить всю организацию, на которой покоятся наши цивилизации, он легко может предсказать катастрофы, которые последуют от этих попыток. Конечно, это только очень общие предсказания, несколько приближающиеся к категории тех простых и вечных истин, которые известны под названием общих мест. Самая передовая наука должна довольствоваться этими весьма недостаточ­ными приближениями.

Что же, в самом деле, могли бы мы сказать о будущем, когда мы почти совсем не знаем даже того мира, в кото­ром мы живем, и когда наталкиваемся на непроницаемую стену каждый раз, как только пожелаем узнать причину явлений и исследовать действительность, скрывавшуюся за внешностью? Сотворены или не сотворены видимые нами предметы, действительно ли они существуют или нет, вечны они или

скоропреходящи? Оправдывается чем-либо существование мира или нет? Обусловлены ли происхождение и развитие вселенной волей высших существ или же управляются слепыми законами, той верховной судьбой, которой, по понятиям древнего мира, все должно повиноваться: и боги и люди?

В мире нравственном наши сомнения ничуть не меньше. Откуда мы пришли? Куда мы идем? Все наши мечты о счастье, справедливости и правде, иное ли что, как только иллюзии, созданные приливом крови к мозгу и совер­шенно противоречащие убийственному закону борьбы за существование? Все эти опасные вопросы оставим под сомнением, потому что сомнение граничит с надеждой. Мы несемся на удачу по волнам океана неведомых вещей, которые становятся все более и более таинственными по мере того, как мы силимся определить их сущность. И только изредка в этом непроницаемом хаосе загораются иногда на мгновения какие-нибудь огоньки, какие-нибудь относительные истины, которые мы называем законами, когда они не представляются слишком скоропреходящими.

Нужно примириться с тем, что нам дано лишь знание этих неопределенностей. Правда, это ненадежные руково­дители, но только они нам и доступны. Науке уже не приходится признавать других. Древние боги не дали нам лучших. Конечно, они дали человеку надежду, но не они научили его извлекать пользу из окружающих его сил и тем облегчать свое существование.

К счастью для человечества, оно не призвано искать побуждений для своих действий в этих недоступных и хо­лодных областях чистой науки. Оно всегда нуждалось в чарующих иллюзиях и пленяющих галлюцинациях. Ни в тех, ни в других никогда не было недостатка. Химеры политические, иллюзии религиозные, мечты социальные всегда держали нас в своей деспотической власти. Эти обманчивые призраки были и вечно будут нашими властите­лями.

С тех пор, как человек вышел из первобытного варварства, он в течение тысячелетий неустанно создавал себе иллюзии, которым поклонялся и на которых созидал свои цивилизации. Каждая из них очаровывала его в течение некоторого времени, но всегда наступал час, когда она теряла для него обаяние, и тогда он употреблял на ее разру­шение столько же усилий, сколько потратил ранее на ее созидание. Теперь еще раз человечество возвращается к этой вечной задаче, быть может единственной, которая может заставить его забыть жестокость судьбы. Теоретики социализма только снова начинают трудное дело создания новой веры, призванной заменить веру древних веков, в ожидании того времени, когда роковой круговорот вещей обречет и ее, в свою очередь, на гибель.

БУДУЩНОСТЬ СОЦИАЛИЗМА

§ 1. Условия, в которых социализм находится в настоящее время. Краткий обзор благоприятных и неблагоприятный условий развитию социализма. Социализм гораздо более является умственным состоянием, чем доктриной. Опасность его заключается не в том, что к нему примыкает толпа, а в том, что он привлекает просвещенные умы. Социальные пере­вороты начинаются всегда сверху, а не снизу. Пример французской революции. Состояние умов в момент французской революции. Аналогия его с современной эпохой. Правящие классы теряют в настоящее время всякую веру в справедли­вость своего дела. Обещания социализма.

§ 2. Что обещает успех социализма тем народам, среди которых он восторжествует. Мнения великих современ­ных мыслителей. Они все приходят к одинаковым заключениям. Ближайшая судьба народов, у которых установится со­циализм. Разложение общества и анархия скоро приведут к цезаризму. Гипотеза о мирном и постепенном водворении со­циализма.

§ 3. Как мог бы социализм захватить управление страной. Современные армии и их умственное состояние. Гибель любого общества неизбежна, если его армия обратится против него. Каким образом впали в анархию испанские респуб­лики в Америке, благодаря деморализации их армии.