Психотерапевтические беседы в эпоху пандемии
Шрифт:
– Язва двенадцатиперстной кишки.
Он усмехнулся и глубокомысленно произнес:
– Болезнь неудовлетворенного честолюбия.
– Вы же про меня ничего не знаете, – раздраженно ответил я.
– Да у вас на лице написано, что вы человек творческий. А нереализованный творческий потенциал разъедает плоть. Знаете ли, психосоматика.
Сам знаю, что психосоматика, с досадой подумал я и принялся уничтожать запоздалый завтрак.
– К вам медсестра заходила, – примирительно сказал Цыба, – кто-то из ваших друзей на проходной ключ оставил для вас.
– Что за ключ?
– Просили передать, от вашей новой квартиры. – Цыба взглядом указал на мою тумбочку, где рядом с калейдоскопом лежал ключ с биркой «кв. 9».
Неужели свершилось? Ай да Валентина Ивановна!
Цыба внимательно посмотрел на меня, потом смущенно спросил:
– Я вот все думаю, вы, случаем, не из Баку?
– Из Баку.
– И вы врач?
– Верно.
– Так и есть. Я вас видел в бакинском мединституте на встрече с журналистом Горячевым. Позвольте, позвольте… – Цыба приложил ладонь ко лбу. – Ага, это было в шестьдесят четвертом или в шестьдесят пятом. Мне запомнилось, как вы схлестнулись с журналистом. Я тогда держал вашу сторону…
С этим известным научным обозревателем я познакомился в 1965 году на проходившем в Баку Всесоюзном симпозиуме по проблемам бионики. Горячев принял мое предложение выступить в мединституте перед студенческой аудиторией. Он тогда резко высказывался против сомнительных, по его мнению, феноменов, типа телепатии, ясновидения, кожно-оптического зрения. А я стал с ним спорить… Должно быть, я чем-то понравился журналисту, и, прощаясь, он дал мне свою визитку.
Между тем Цыба продолжал:
– В то время я только приступил к работе в НИИ геологии Азербайджанской Академии наук. Горячев, прослышав об открытии азербайджанских геофизиков, посетил нашу лабораторию, взял интервью у профессора Керимова.
– А как в Москве оказались?
– Переводом. Нынче работаю в военном ведомстве, так что не спрашивайте, чем сейчас занимаюсь. А в Баку мы занимались прогнозом землетрясений…
Я почти не слушал соседа по палате, пытался представить квартиру, которую для меня выхлопотала Валентина Ивановна. На душе было светло и радостно, а положительные эмоции, как известно, лучшее лекарство от всякой хвори.
Меня разбудил терпкий запах духов. Открыв глаза, увидел у кровати Цыбы невысокого мужчину лет шестидесяти. Седой распушенной шевелюрой он напоминал Эйнштейна, каким его, с высунутым языком, запечатлел фотограф. Приподнятые плечики клубного пиджака скрадывали сутуловатость, а дряблый подбородок подпирала бабочка в крапинку. На правой руке красовался перстень с темным камнем. Все это резко контрастировало с брюками цвета хаки и черными полуботинками.
Положив на тумбочку кулек с клубникой, посетитель обратился к Цыбе:
– Болеть вздумал? Симулянт.
Цыба, приложив палец к губам, указал в мою сторону.
– Да не мешаете вы мне, – отреагировал я. – Беседуйте на здоровье.
– Это Леонид, – представил меня Цыба. – Тоже бакинец.
– О, такое совпадение! – всплеснул руками посетитель. – Вам наверняка есть о чем поговорить.
За спиной гостя возникла палатный врач Алла Мироновна, прижимавшая к груди папки с историями болезни. Должно быть, дверь была приоткрыта, и, проходя по коридору, она заметила постороннего. Судя по сошедшимся на переносице рыженьким бровям, докторша была не на шутку рассержена.
– Как вы вошли? У нас посещения после четырех, уважаемый. Как лечащий врач, я…
– Знаю, знаю, – расплылся в чарующей улыбке посетитель. – Но, быть может, для меня сделаете исключение? – И протянул докторше визитную карточку. – Я, собственно, ваш коллега, профессор Малинин, генерал-лейтенант медицинской службы. Не слышали? Впрочем, мы трудимся в разных областях, я токсиколог. – Генерал взял коллегу под руку. – Хотел справиться о состоянии Цыбульского. Диагноз? Прогноз?
– О, профессор! Да-да, конечно. – Алла Мироновна осторожно высвободила локоть. – У вашего друга двухсторонняя пневмония. Вчера застукала его на лестничной клетке с сигаретой. Это недопустимо, надо избавляться от вредной привычки. Лечение, как обычно, антибиотиками. Сейчас состояние пациента удовлетворительное. Могу показать заключение рентгенолога. – И она стала торопливо перебирать истории болезни.
– Это детали, – остановил докторшу Малинин, – главное, наш пациент идет на поправку. Премного благодарен, коллега.
– Пожалуйста, говорите тихо, – попросила Алла Мироновна и на цыпочках вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.
С минуту генерал о чем-то перешептывался с Цыбой. Потом выпрямился:
– Драгоценный ты наш, выздоравливай поскорей. Это приказ. Нас ждут великие дела. – И посмотрел на часы: – Все, бегу, бегу…
В палате долго еще витал аромат французских духов.
Сильно клонило в сон – видимо, сказывалось последействие закиси азота. Из дремы вывел звук отворяемой двери. В палату влетела Алла Мироновна:
– Березин…
Я приподнялся на локте.
– Почему вы покидали больницу? Как можно! Вам же после наркоза постельный режим предписан.
– Покидал больницу? Да никуда я не уходил.
– Неправда, я несколько раз проверяла. Вы более двух часов отсутствовали.
Я растерянно посмотрел на Цыбу. Тот пожал плечами:
– Ничего не знаю, спал я.
– Это что, шутка такая?
Алла Мироновна покачала головой:
– Какие уж тут шутки, я всю больницу на ноги подняла, в милицию звонила.
– В милицию?
– А что мне оставалось делать? Сами врач, должны понимать, после гастроскопии осложнения случаются.
– Позвольте, здесь какое-то недоразумение, – воскликнул я. – Может, меня с другим пациентом спутали?
Из-за спины врача выглянула тетя Соня:
– Не спутали, не спутали. Видела его, черта лысого. Выбежал на улицу прямо в больничной пижаме. С ним пацан был, страшилище какое-то. Они-то шапку и стибрили…
– Какой пацан, тетя Соня? Какая шапка?
– Глянь, отпирается! – всплеснула руками вахтерша. – Знаете, доктор, я внучку своему шапку справляла, ну, красноармейку, как раз звездочку дошивала. А тут эти двое из ворот выскочили как угорелые, хвать у меня из рук шапку и тикать. Что теперь Кольке своему скажу? А ну, шапку верни, окаянный! – топнула ногой тетя Соня.
– Все, хватит! – вконец разозлился я. – Не понимаю, что происходит. Может, после наркоза у меня сомнамбулическое состояние возникло. Пусть врачи разбираются. – И, натянув на себя одеяло, я демонстративно отвернулся к стене.